"Оливия Уэдсли. Пламя" - читать интересную книгу автора

несчастные "непонятые" создания постоянно твердят об этом, как будто бы речь
идет об особом их личном достоинстве, заслуживающем похвалы за свою
исключительность, и друзья сочувствуют им и без малейшего затруднения
понимают их. Это недоразумение является базисом, на котором многие строят
то, что они называют дружбой.
Маленькие дети нуждаются в понимании так же, как они нуждаются в хлебе,
молоке и присыпке. Для них это та же категория ежедневных потребностей. Они
особенно, невидимо для других страдают, если не встречают этого понимания.
Для них "понимание" олицетворяется кем-то, кто направляет их жизнь так же,
как и их самих, каким-нибудь взрослым человеком, который сразу поймет их
ужас перед тенями на стене темной комнаты в ночное время и рассеет страх
наказания за то, что было сделано по любознательности, а не по преступным
мотивам.
Чарльз вернул Тони ее настоящее детство. Она могла с ним говорить обо
всем, и он никогда не смеялся, не вышучивал ее.
Ее необработанный маленький ум начинал развиваться.
Чарльз тоже был одинок. Ему никогда не удалось стать другом Генриэтты,
как он стал ее мужем. У него не было никогда и сестер. Он беседовал с Тони
часами об Уинчесе. Она слушала затаив дыхание. Между этим большим человеком
и маленькой девочкой девяти лет возникла дружба, связывавшая их больше, чем
кровные узы.
И все это оборвалось внезапно, когда наступил день отъезда в монастырь.
Леди Сомарец восторженно приветствовала отъезд. Хотя она никогда не
созналась бы в этом, но она ревновала сэра Чарльза к Тони. Она не могла
этого понять: ребенок внушал ей отвращение; ее уродливость, вульгарность ее
речи - все в ней было отталкивающим и раздражало ее. Тем более ревновала
она, что Тони была племянницей Чарльза, а она, его жена, не принесла ему
ребенка. Леди Сомарец не была неприятной женщиной, она была человеком
прямым, чистым по мыслям и по натуре, но каждая ее добродетель, доведенная
до крайности, превращалась в порок. Ее прямота делала ее жестокой, ее
прямолинейные взгляды - узкой, а ее происхождение воспитало в ней презрение
ко всему, что было вне ее круга.
На прощание она поцеловала Тони в вестибюле, где лакей застегивал
какой-то ремень на новом, блестящем сундуке с инициалами "А. де С",
написанными белыми прямыми буквами. Сундук Фэйна вынесли раньше, он был
другой и желтого цвета. Тони печально следила глазами, как его несли до
ожидавшего их автомобиля.
- Ты не должна плакать, - сказала ей леди Сомарец тоном, которому она
старалась придать сердечность. - Девять лет - уже большой возраст, ты должна
это помнить.
Тони надвинула матросскую шапочку на лицо. Вместо черного платья на ней
была черная матросская юбочка, складки которой одно время ее занимали. В это
утро аккуратность, с которой они были сделаны, перестала интересовать ее.
Шофер привязал сундуки, ждать больше было нечего.
Фэйн выступил первый.
- До свидания, тетя Гетти, - сказал он с небольшим придыханием на букву
"г".
Она наклонилась, поцеловала его и сказала:
- До свидания, дорогой. - И прибавила тише: - Следи за своей речью и
держи в чистоте руки, Фэйн.