"Оливия Уэдсли. Пламя" - читать интересную книгу автора

Он сконфуженно пробормотал что-то вроде извинения.
Несмотря на первую неудачу, месяц спустя он снова повторил брату свое
предложение насчет детей, но и на этот раз встретил отказ.
Уинфорд не хотел расставаться с детьми. Они были как раз достаточно
взрослыми, чтобы забавлять его, а в те редкие моменты, когда он бывал трезв,
он нуждался в том, чтобы забавляться. Его брату оставалось только одно - он
погасил долги и прекратил непрерывное выкачивание мелких сумм, обеспечив
Уинфорда небольшим еженедельным пособием.
После этого он постарался забыть об Уинфорде. Почти с облегченным
сердцем узнал он, что тот опустился до Шеперд-Буша, а потом поселился на
какой-то грязной задней уличке. Ему казалось, что это уже последняя ступень.
Может быть, там он закончит жизнь, и тогда можно будет взять несчастных
детей и дать им надлежащее воспитание. Но Уинфорд не умирал. Он продолжал
жить, соединяя два дня жизни, на которые хватало получаемого пособия, с
пятью днями тягостного прозябания, в продолжение которых он с трудом добывал
выпивку и выслушивал пьяные жалобы своей жены.
Дети становились тогда источником утешения.
Когда прекращалась головная боль, исчезали видения и поглощающая жажда
не охватывала его со всей своей силой, он беседовал с ними и нежно
посмеивался над их поражающим невежеством и испорченной речью, рисовал для
них картинки. Он был бы блестящим художником: чувство красок было у него
поразительное, его рука, какой бы неустойчивой и дрожащей она ни была,
всегда была верна линии. Он был художником по натуре.
Тони и Фэйн, в своих отрепьях, сидели тогда рядом с ним и,
зачарованные, смотрели на чудеса, которые вырастали на стене и на клочке
бумаги при помощи цветного мелка и карандаша. Он еще разговаривал с ними
по-французски, в то время как их мать, развалившись по обыкновению на
постели, читала газеты и бессмысленно смеялась над их тайными забавами. Его
произношение отличалось той чистотой, которую он впитал в течение
двухлетнего пребывания, еще мальчиком, в Париже.
Он пел им очаровательные французские песенки, закинув голову и с
веселым смехом в воспаленных голубых глазах.
Тони любила его так, как только она могла любить кого-нибудь и
что-нибудь, кроме еды. Фэйн, со своим непрямым характером, удивлялся отцу и
побаивался его. Для него он был тем, чем можно похвастать на улице. Мать
почти не замечала детей. Пьяная женщина всегда только пьяна. Она перестает
быть матерью и даже женщиной и становится существом, исполненным жажды,
глухим и слепым умственно и нравственно ко всему другому, - жалкая пародия
на то, что было когда-то божественным созданием. "Моя старуха уже
хватила", - говорил Фэйн, а Тони соглашалась и ругала свою мать. Она не
любила ее, но и не боялась, как боялся Фэйн. Он вообще боялся многих вещей.
Лгать и воровать он всецело предоставлял Тони, и она исполняла и то и другое
в зависимости от обстоятельств и в меру требований. Когда их заставляли, они
ходили в школу и удирали оттуда, как только могли. Они были постоянно
голодны. Казалось, что питье нужно всегда, еда же так редко, что дети могли
сосчитать те дни недели, когда бывал обед.
Понедельничный и вторничный разгул - пособие получалось в начале
недели - неизменно обозначал еду, если только удавалось стянуть у отца
деньги. Когда он бывал трезв, он сидел либо без копейки, либо тщательно
берег оставшиеся гроши в ожидании мучительной жажды, которая скоро должна