"Герберт Уэллс. Большой жаворонок" - читать интересную книгу автора

убедиться, что приливы и отливы популярности относятся к разряду самых
необъяснимых и изменчивых явлений на свете.
Особенно вспоминается, как старина Чизмен, колбасник, свиней
которого потом я задавил, все снова и снова повторял тоном полного
удовлетворения:
- ПОДНЯТЬСЯ тебе не составит никакого труда. ВЗЛЕТЕТЬ будет
нетрудно.
При этом он подмигивал и кивал головой другим почтенным лавочникам,
собравшимся там.
ВЗЛЕТЕТЬ НЕ СОСТАВИЛО ТРУДА. "Большой Жаворонок" легко оторвался от
земли. Стоило мотору позади меня взреветь, а пропеллеру начать
вращаться, как - хлоп, хлоп - аппарат несколько раз оттолкнулся от
земли, полозья повисли под передними колесами, и мы быстро понеслись
над лужайкой в сторону живой изгороди, окружавшей дом священника. Мой
аппарат двигался вперед и вверх как-то волнообразно: так колышется при
ходьбе дородная, но очень темпераментная дама.
На пороге нашей веранды я мельком увидел мою храбрую маленькую
маму, пытавшуюся сдержать слезы и полную гордости за сына. Рядом
стояли обе служанки и старина Снайп. Потом я разом сосредоточил все
внимание на штурвале, так как мне не хотелось повиснуть на грушах в
саду священника.
Взлетев, я ощутил легчайшее вздрагивание аэроплана. Показалось,
будто я услышал звучный удар по нашему новенькому предупредительному
щиту, гласившему: "Нарушители будут привлечены к ответственности!"
Увидел, как при моем оглушающе громком приближении толпа на проселке
между живыми изгородями заметалась и бросилась врассыпную. Только
после полета, когда все кончилось, я понял, до чего додумался этот
идиот из идиотов Снортикомб. Он явно вбил себе в голову, что крылатому
чудовищу нужна привязь - иначе объяснить ход его рассуждений я не
берусь, - и, прикрепив к концам крыльев по канату длиной в дюжину
ярдов, он надежно прикрепил аэроплан к двум железным стойкам, на
которые обычно натягивали сетку для игры в бадминтон. "Жаворонок" без
труда выдернул эти колья. Теперь они волочились за аэропланом,
плясали, подскакивали и буквально кидались на все, что оказывалось на
их пути, нанося жестокие удары. Мне рассказали, что на проселке
сильнее всего досталось бедняге Темплкому - лысая голова старика
получила крепкий подзатыльник. Вслед за этим мы расколошматили парники
для огурцов у священника, лишили жизни его попугая, вышибли верхнюю
раму в окне кабинета и чудом не стукнули служанку, когда она
высунулась из окна второго этажа. Разумеется, в то время я ничего не
знал о своих художествах - это происходило намного ниже плоскости
полета. Я старался обогнуть дом священника и все-таки чуть не задел
красивое строение, а потом молил бога, чтобы не коснуться груш в
дальнем конце сада. И это мне удалось (листья и мелкие ветки, которые
полетели во все стороны от соприкосновения с полозьями, не в счет).
Хвала всевышнему за прочные цилиндры мотора!
Потом некоторое время я летел, не касаясь земли.
Пилотировать аэроплан оказалось намного труднее, чем
представлялось: мотор оглушительно ревел, а штурвал вел себя как живое
существо - он упрямо сопротивлялся намерениям человека. Мне все же