"Герберт Уэллс. Большой жаворонок" - читать интересную книгу автора

удалось направить аппарат в сторону рыночной площади. Пророкотали над
овощной лавкой Станта - железные колья прошлись по постройке с тыла,
весело пересчитали черепицу на крыше и обрушили лавину битого кирпича
от разрушенной трубы на тротуар, полный прохожих. Затем аппарат резко
клюнул носом - кажется, одному из железных кольев вздумалось этаким
якорем на миг уцепиться за стропила крыши Станта, - и мне стоило
большого труда проскочить мимо конюшни при гостинице "Бык и лошади".
Признаюсь, конюшню я все-таки задел. Подобные лыжам полозья для
приземления скользнули по коньку крыши, а левое крыло погнулось о верх
дымовой трубы, неуклюже попыталось отцепиться и повредилось еще
сильнее.
Позже мне говорили, что увлекаемые аэропланом колья просвистели над
полной народа рыночной площадью дьявольски коварным образом, так как
аэроплан сперва клюнул носом, а затем резко подскочил вверх. Делаю
оговорку: эта часть повествования явно грешит преувеличениями. Никого
не убило. С того момента, когда я появился над лавкой Станта, а затем
соскользнул с крыши конюшни, чтобы пересчитать стекла теплиц Лаптона,
прошло всего-то полминуты. Если бы люди проявили разумную
осторожность, а не глазели на меня, никто бы не пострадал. Неужели мне
следовало разъяснять всем и каждому, что их может трахнуть железной
дубиной, которая решила сопровождать аэроплан. Вот уж кому
действительно следовало бы предупредить народ, так это идиоту
Снортикомбу. Непредвиденное повреждение левого крыла, а также
появившиеся перебои в работе одного из цилиндров - рокот мотора стал
тревожно-прерывистым - требовали всего моего внимания без остатка.
Пожалуй, я повинен в том, что сбросил старину Дадни с империала
станционного омнибуса, но не имею никакого отношения к последовавшим
затем маневрам омнибуса, который после галопа среди рыночных палаток
врезался в витрину магазина Чизмена. Не могу же я, право, отвечать за
невоспитанную толпу бездельников, которой вздумалось обратиться в
паническое бегство по небрежно расставленной на земле глиняной посуде
и опрокинуть прилавок, за которым торговали маслом. Меня просто
сделали козлом отпущения.
Я бы не сказал, что на парники Лаптона мы упали или проехались по
ним. Нет. Если уж быть точным, то здесь к месту только слово
"срикошетировать". Да, только этот глагол.
Было очень странно чувствовать, как тебя несет крупное, способное
держаться в воздухе сооружение, которое, по сути дела, составило с
тобой единое целое, и, хотя ты изо всех сил стараешься управлять
полетом, то подскакивает, то с хрустом падает на крышу очередной
теплицы. Наконец, после пятой или шестой атаки я вздохнул с радостным
облегчением: мы стали набирать высоту!
Все неприятное мгновенно забылось. Сомнения в том, создан ли
"Большой Жаворонок" для полета, рассеялись. Он мог летать, и еще как!
Мы уже пророкотали над стеной в конце участка, а позади чертовы колья
все еще лупили по чему попало. На лугу Чизмена я не причинил вреда
никому и ничему, разве что колом ударило корову. (На следующий день
она сдохла.) Затем я начал медленно, но неуклонно набирать высоту и,
ощутив, что аппарат послушен моей воле, заложил вираж над свинарниками
Чизмена, горя желанием еще раз показать Минтончестеру, на что я