"Герберт Уэллс. В дни кометы" - читать интересную книгу автора

изменить, хоть и выражают порой яростный, но бесплодный протест.
Вам не понять теперь беспомощность тогдашнего строя. Одно время в
Америке жгли не находившую сбыта пшеницу, а в Индии люди буквально умирали
с голоду. Это похоже на дурной сон, не правда ли? Все это и было сном,
таким сном, от которого никто не ждал пробуждения.
Нам, молодым, рассуждавшим с юношеской прямолинейностью и
непримиримостью, казалось, что стачки, локауты, кризисы перепроизводства и
все другие наши несчастья не могут быть следствием простого невежества и
отсутствия мыслей и чувств. Нам казалось, что тут действуют какие-то более
трагические силы, а не просто недомыслие и невежество. Поэтому мы
прибегали к обычному утешению несчастных и темных: мы верили в жестокие и
бессмысленные заговоры против бедняков - мы их так и называли -
заговорами.
Все, о чем я рассказываю, вы можете увидеть в любом музее: там есть
карикатуры на капиталистов и рабочих, украшавшие немецкие и американские
газеты того времени.


Я порвал с Нетти красивым письмом и воображал, что все кончено раз и
навсегда. "Женщины для меня больше не существуют", - объявил я Парлоду, и
затем больше недели длилось молчание.
Но еще до конца недели я уже спрашивал себя с волнением, что произойдет
между нами дальше.
Я постоянно думал о Нетти, то с мрачным удовлетворением, то с
раскаянием, представляя, как она жалеет и оплакивает полный и
окончательный разрыв между нами. В глубине души я не больше верил в конец
наших отношений, чем в конец мира. Разве мы не целовались, разве не
преодолели мы нашу полудетскую робость и застенчивость и не поверяли друг
другу шепотом самое заветное? Конечно, она принадлежит мне, а я ей, наша
разлука, ссоры, охлаждение - всего лишь узоры на фоне вечной любви. Так по
крайней мере я чувствовал разрыв, хотя мысль моя принимала различные формы
и направления.
К концу недели мое воображение неизменно возвращалось к Нетти, целые
дни я думал о ней и видел ее во сне по ночам. В субботу ночью мне
приснился особенно яркий сон. Ее лицо было красно и мокро от слез, волосы
растрепались; когда я заговорил с ней, она от меня отвернулась. Этот сон
почему-то произвел на меня тяжелое и тревожное впечатление. Утром я жаждал
увидеть ее во что бы то ни стало.
В то воскресенье матери особенно хотелось, чтобы я пошел с ней в
церковь. У нее была для этого двойная причина: она, конечно, надеялась,
что посещение церкви благоприятно скажется на моих поисках работы в
течение следующей недели, а кроме того, мистер Геббитас, загадочно сверкая
очками, пообещал ей постараться что-нибудь сделать для меня, и ей хотелось
напомнить ему об этом. Я согласился, но желание видеть Нетти оказалось
сильнее. Я сказал матери, что не пойду с ней в церковь, и в одиннадцать
часов отправился пешком за семнадцать миль, в Чексхилл.
Долгий путь казался еще более утомительным из-за ботинок. Подошва на
носке одного ботинка отстала, а когда я срезал хлопавший кусок, то вылез
гвоздь и принялся терзать меня. Зато ботинок после этой операции стал
выглядеть более прилично и ничем не выдавал моих мучений. Я поел хлеба с