"Герберт Уэллс. В дни кометы" - читать интересную книгу автора

Потом я повернулся было к воротам копей, но передумал и, прихрамывая,
поплелся домой, смущенный и пристыженный. У меня не было ни желания, ни
сил участвовать в развлечении - ломать и жечь автомобиль лорда Редкара.


Ночью от лихорадки, боли и усталости, а быть может, от плохо
переваренного ужина из хлеба и сыра, я проснулся с отчаянием в душе от
одиночества и стыда. Меня оскорбили, у меня не осталось ни чести, ни
надежд... Я лежал в постели и в неистовой ярости проклинал бога, в
которого не верил.
Так как моя лихорадка была следствием не только боли и усталости, но и
брожения молодой страсти, то совершенно естественно, что в коротком сне,
предшествовавшем пробуждению, в довершение всех моих мучений мне
приснилась странно изменившаяся Нетти. С ясностью галлюцинации
почувствовал я всю силу ее физической прелести, ее грации и красоты. В ней
одной заключались все мои страстные стремления, вся моя гордость. Она была
воплощением моей потерянной чести. Потеря Нетти казалась мне не только
утратой, но и позором. Нетти - это жизнь, это все, в чем мне было
отказано; она насмехалась надо мною, бессильным, побежденным. Я стремился
к ней всей душой, и удар кулака снова ныл и горел на моей щеке, и я снова
падал в грязь, к ногам своего соперника.
По временам меня охватывало что-то очень близкое к безумию, и я
скрежетал зубами и сжимал кулаки с такой силой, что ногти впивались в мои
ладони, и переставал кричать и изрыгать проклятия только потому, что мне
недоставало слов. А один раз, перед самым рассветом, я встал с постели и с
заряженным револьвером в руке сел перед зеркалом; но потом поднялся,
уложил револьвер в комод и запер его подальше от соблазна мимолетных
настроений. После этого я ненадолго заснул!
Такие ночи вовсе не были чем-нибудь редким или необыкновенным при
старом строе. В каждом городе не проходило и ночи, чтобы тысячи людей не
мучились бессонницей от горя и страданий. Тысячи людей были тогда так же
измучены и доведены до края безумия, как и я, - каждый из них был центром
омраченного, погибающего мира...
Следующий день я провел, точно в мрачной апатии.
Я собирался пойти в Чексхилл, но не смог: ушибленная нога слишком
распухла. Поэтому я остался дома, сидел с забинтованной ногой в нашей
плохо освещенной подвальной кухне, предавался мрачному раздумью и читал.
Моя добрая старая мать ухаживала за мной, и ее карие глаза озабоченно и
пытливо наблюдали мою угрюмую сосредоточенность, мое мрачное молчание. Я
не сказал ей, как ушиб ногу, почему так грязно мое платье. Платье она
вычистила утром, прежде чем я встал.
О да! Теперь с матерями так не обращаются. Это, вероятно, должно меня
утешить. Не знаю, сможете ли вы представить себе ту темную, грязную,
неуютную комнату, с голым столом из сосновых досок, с ободранными обоями,
с кастрюлями и котелком на узком, дешевом, пожирающем топливо очаге, с
золою под топкой и с ржавой решеткой, на которую я положил свою
забинтованную ногу. Не знаю также, сможете ли вы представить себе сидящего
в деревянном кресле нахмуренного, бледного юношу, небритого, без
воротничка, и маленькую робкую, перепачканную от стряпни и уборки добрую
старушку, преданно ухаживающую за ним, и ее глаза с любовью устремленные