"Герберт Джордж Уэллс. Армагеддон" - читать интересную книгу автора

ее радостные движения. Она, знаете, танцевала серьезно, с достоинством - и
все же ласкала меня, улыбалась и ласкала меня взором.
Музыка была тоже другая, - пробормотал он. - Она звучала... Нельзя
описать - как! Она была бесконечно богаче и разнообразнее, чем какая-либо
музыка, которую мне случалось слышать наяву.
Потом - это было во время нашего танца - какой-то господин подошел и
заговорил со мной. Это был тощий, энергичный с виду человек, слишком просто
одетый для данного случая. Я уже за завтраком заметил, что он следил за
мной, также когда мы шли в танцевальный зал - я все время старался избегать
его взгляда, - и теперь, когда мы сидели в небольшой нише, с улыбкой следя
за веселящейся публикой, двигавшейся по всем направлениям по ярко
освещенному залу, он подошел, дотронулся до меня и заговорил так, что я был
вынужден слушать его. Он хотел поговорить со мной наедине.
"Нет, - возразил я, - у меня нет тайн от этой дамы. Что вы хотели
сказать?"
Тогда он ответил, что сообщение его будет неинтересно и, во всяком
случае, скучно для дамы.
"Может быть, и для меня?" - сказал я.
Он посмотрел на нее, как бы прося защиты. Потом спросил неожиданно,
слышал ли я о враждебном заявлении, которое сделал Ившэм. Надо вам сказать,
что Ившэм раньше всегда стоял рядом со мной во главе той большой партии,
там, на севере. Это был властный, суровый, бестактный человек, и только я
умел обуздывать и усмирять его. Я думаю, что больше из-за него, чем из-за
меня, так взволновались все тогда при моем уходе, поэтому заданный мне
вопрос возбудил во мне заново интерес к той жизни, которую я на время
покинул.
"Я за последнее время ничем не интересовался, - сказал я. - Что же
говорил Ившэм?"
И он начал оживленно рассказывать. Признаться, даже я был поражен
необузданным безумием Ившэма - такие дикие и угрожающие слова были им
сказаны. Присланный ими человек не только передал мне слова Ившэма, но стал
спрашивать совета и разъяснять мне, как я им нужен. Пока он говорил, моя
дама сидела немного наклонившись и следила за выражением моего лица и лица
моего собеседника.
Старая привычка обсуждать и составлять планы тотчас же проснулась во
мне. Я сразу представил себе мое возвращение на север и весь драматизм этого
положения. Все, что этот человек говорил, показывало, что в партии царит
большой беспорядок, но крушения ее еще не было. Если я вернусь туда, моя
власть будет сильнее, нежели когда я уехал оттуда. Потом я подумал о своей
подруге. Вы понимаете... Как вам сказать? Были известные особенности в наших
отношениях - не буду упоминать о них, - которые делали ее присутствие там
невозможным. Я должен был оставить ее, я должен был открыто и навсегда
отказаться от нее, если бы хотел продолжать свое дело на севере. И он знал
это, когда говорил со мной и с ней, - он знал это так же хорошо, как и она:
исполнение долга означало сперва разлуку, а потом окончательный разрыв. Эти
мысли рассеяли мечту о возвращения на север. Я неожиданно повернулся к моему
собеседнику, и он подумал, что его красноречие убедило меня.
"Какое мне теперь дело до всего этого? - сказал я. - Я со всем этим
покончил. Не думаете ли вы, что я своим уходом кокетничаю с обществом?"
"Нет, - возразил он, - но..."