"Патрик Уайт. Древо человеческое " - читать интересную книгу автора

комнате слышалась пьяная икота и ругань отца.
Отец бога не отрицал. Наоборот. Он был кузнецом и часто смотрел в
огонь. Он ударял по наковальне и взлетали искры. Сила в нем бушевала, как
огонь, звон металла притуплял его слух, а к вони от паленых копыт он
относился с полным презрением и никакие сомнения его не грызли. Однажды по
пути домой после крепкой выпивки он даже заговорил с богом со дна канавы и
перед тем, как скончаться, ухватил за крыло отбивавшегося ангела.
Бог Паркера-отца, как представлялось мальчику, был богом буйным, богом
вспыльчивым, он появлялся между запоями и укорял, грозя узловатым пальцем.
Это был бог пророков. И как бы то ни было, но этот бог внушал ему страх и
веру куда больше, чем материнский, благостный. Во всяком случае, поначалу. В
Ивовой протоке этот бог гнул деревья так, что они стелились по ветру, точно
длинные бороды. Он обрушивал на оцинкованные крыши столько дождя, что даже
старшие становились задумчивыми и при свете коптящей лампы сидели какие-то
нахохленные и пожелтевшие. И это он перерезал горло старому Джо Скипнеру,
хотя тот вроде бы ничем такого не заслужил - просто жил себе потихоньку и
любил кормить птиц хлебными крошками.
Это был один из тех случаев, вспоминал молодой человек, которые мать и
не пыталась объяснить. "Всякое бывает", - сказала она.
И отвернулась, пряча от него свое расстроенное лицо. Было много такого,
на что она не находила ответа. Потому-то она и не очень водилась с другими
женщинами - те знали почти все на свете, а если чего и не знали, стало быть,
того и знать не стоило. И потому мать Стэна Паркера всегда была в
одиночестве. Она читала все подряд - Теннисона с медными застежками и
засушенными фиалками меж страниц, и заляпанного, претерпевшего наводнение
Шекспира, и всевозможные каталоги, календари, поваренные книги, энциклопедию
и словарь географических названий - это был избранный и спасительный круг ее
чтения. Она читала и усердно занималась наведением чистоты, как будто бы тем
самым могла навести порядок в жизни; но время и моль разрушали плоды ее
трудов, да еще души человеческие, которые, как чертики на пружине,
вырываются из любой коробочки, куда их ни упрячь.
Вот, например, этот молодой человек, ее сын, который сейчас лежал,
подложив под голову хомут, возле своего костра, сын, который тоже вырвался
из коробочки, и это не принесло ей особых огорчений, что и говорить, он был
славный малый и хороший сын, и прочее, но жил как-то сам по себе. Ах, думала
мать, он будет учителем или проповедником, он будет толковать людям слова
поэтов и бога. При всем ее почтении к поэтам и богу она в простоте душевной
и от некоторого тумана в голове полагала, что можно истолковать смысл их
слов. Но сыну, который днем, под жужжанье мух, или ночами, когда в лужах
потрескивал лед, читал пьесу "Гамлет" из материнского томика Шекспира или те
отрывки из Ветхого завета, где за словами вставали люди, и в голову не
приходило что-либо истолковывать. По крайней мере в ту пору.
Какой он толкователь! Лежа у костра, он даже заворочался при мысли, что
от него этого ждали. И вообще в нем нет ничего особенного. Он просто
мужчина. Пока что ему удавалось прокормить себя. Пока что его не тревожили
никакие тайны, а сомнения еще были как слабое эхо. Разумеется, он уже
соприкоснулся с морем житейским и суматошные волны промыли в его душе
пещерку, где таились недоумение и досада. Но слова песен, плывущих на закате
сквозь пыль и перечные деревья маленького городишки, говорили как будто
только о нем. А однажды какая-то женщина, наверно шлюха, немолодая и