"Оскар Уайлд. De Profundis (Тюремная исповедь)" - читать интересную книгу автора

встретились на моем пути, были жизнь Верлена и жизнь князя Кропоткина: оба
они провели в тюрьме долгие годы; и первый - единственный христианский поэт
после Данте, а второй - человек, несущий в душе того прекрасного
белоснежного Христа, который как будто грядет к нам из России.[116] А в
последние семь или восемь месяцев, несмотря на то что на меня одна за другой
сыпались страшные беды, проникавшие сюда из внешнего мира, я вступил в
непосредственное соприкосновение с новым духом, который проявляет себя
здесь, в тюрьме, через людей и вещи, и который помог мне так, что выразить
это словами невозможно; и если в первый год заключения я только и знал, что
ломать руки в бессильном отчаянии, твердя: "Какой конец! Какой ужасный
конец!" - и не помню, делал ли хоть что-нибудь другое, то теперь я стараюсь
твердить себе, и порой, когда я не терзаю самого себя, я могу искренне
сказать: "Какое начало! Какое чудесное начало!" Может быть, это правда. Это
может стать правдой. И если это исполнится, я буду непомерно обязан тому
новому влиянию, которое изменило жизнь каждого человека в этой тюрьме.[117]
Вещи сами по себе ничего не значат - давайте хоть раз отблагодарим
Метафизику за ее уроки - вещи не существуют в реальности. Только дух имеет
истинное значение. Наказание может быть применено таким образом, чтобы оно
исцеляло, а не наносило раны, так же как и милостыню можно подавать так, что
хлеб обращается в камень в руке дающего. Ты сможешь понять, какая настала
перемена - не в уставе, потому что он утвержден железными правилами, но в
самом духе, который использует устав как свое внешнее выражение, если я
скажу тебе, что, выйди я отсюда в мае прошлого года, как мне хотелось, я
покинул бы тюрьму, ненавидя ее и всех ее работников такой жгучей ненавистью,
что она отравила бы всю мою жизнь. Я провел в заключении еще целый год, но
Человечность обитала в тюрьме рядом со всеми нами, и отныне, когда бы я ни
вышел отсюда, я всегда буду помнить ту великую доброту, которой меня дарили
почти все окружающие, и в день своего освобождения я буду благодарить многих
людей и просить их не забывать меня, как и я их не забуду.
Тюремная система абсолютно, вопиюще несправедлива. Я отдал бы все на
свете, чтобы изменить ее, когда я выйду отсюда. Я намерен попытаться сделать
это. Но нет в мире ничего столь неправедного, чего дух Человечности, то есть
дух Любви, дух Христа, обитающий вне храмов, не смог бы исправить, пусть не
до конца, но, по крайней мере, настолько, чтобы несправедливость можно было
снести, не ожесточаясь сердцем.
Я знаю также, что за стенами тюрьмы меня ждет столько радостей -
начиная с тех, кого св. Франциск Ассизский называет "брат мой, ветер" и
"сестра моя, буря", - это такие чудесные вещи! - и кончая витринами
магазинов и закатами в больших городах. Если я начну перечислять все, что
мне осталось, то не смогу поставить точку - ведь Бог создал этот мир и для
меня, не меньше, чем для других. Быть может, я вынесу отсюда что-то, чего у
меня раньше не было. Я не стану напоминать тебе, что моральная "реформация"
кажется мне столь же бессмысленной и пошлой, как и реформации теологические.
Но если обещание исправиться и стать лучше - просто образчик невежественного
пустословия, то сделаться более глубоким человеком - заслуженная привилегия
тех, кто страдал. И мне кажется, что я стал таким. Ты можешь сам судить об
этом.
Если после того, как меня выпустят, мой друг устроит пиршество и не
пригласит меня, я ничуть не обижусь. Я умею быть совершенно счастливым
наедине с собой. Да кто же не был бы счастлив, владея свободой, книгами,