"Dark Window. Сказ о том, как появилась нелинейная геометрия" - читать интересную книгу автора

"Страдания заграничной девицы Вероники, безвинно утопленной в Ламанчской
проливе". Тут то его Колин дружок за воротник цап, да на улицу. Неча под
профессоров подделываться, коль образованием не вышел.
Профессору дела нет до страданий девиц заграничных. Ему есть дело до книг
умных, познавательных, с чертежами, да разрезами, на то он и профессор. И рад
ему Колин друг, иначе кто бы раскупал всю эту физику, химию, да биологию.
"А нет ли у тебя, дружок, чего-нибудь новенького, - спросит ласково
профессор, - идей там или открытий?" А приказчик уже тут как тут. "Есть, Ваше
благородие, как же не быть, - юлит он и чуть не танцует. - Вот изволите-с
посмотреть сочиненьице мистера Дарвина о том, что все мы от обезьян в свое
время произошли." Поморщится профессор. Времена то неспокойные. Припрется
урядник, уцепится за книжонку, да спросит вкрадчиво: "Это что ж выходит, и наш
государь император от обезьяны произошел?" Мистеру Дарвину то что, ему в своей
Англии туманно и спокойно. А за его безбожные измышления профессора к
политическим причислят и в тюрьму, да на каторгу. И точно известно, что не
декабрист он, не поедет за ним ни жена, ни кухарка, ни даже конюх, которому
профессор кажну субботу пятак отваливал.
"А может, дружок, у тебя что-то наше имеется, родственное?" Приказчик еще
радостнее пляшет, куда там солисту императорского балета. "Вот, Ваше
благородие, - поет, - господин Менделеев все, что ни на есть, элементы
химически в таблицу выстроил. Или, еще лучше, самая новая геометрия от
господина Лобачевского Николая... э-э-э... Ну да неважно. Не глядите-с, что
книжица не объемиста. Идей и открытий в ней немеряно." Хмурится профессор
недоверчиво. "Геометрия? Новая? - спрашивает. - Да возможно ли?" Приказчик то
в левый глаз заглядывает, то в правое ухо шепчет: "Так точно-с, только что из
типографии." Подумал, подумал профессор, да и согласился. Он вишь до такой
степени ученый был, что не спалось ему совершенно, если на ночь не прочитает
лемму какую или формулу заковыристую не увидит.
И это не простой профессор был. Это случился аж самый главный профессор в
городе, который заведовал всеми университетами, да гимназиями. И ходили перед
ним учителя, да преподаватели по струнке. Строгий был, чуть что не так, сразу
в деревню сошлет, классовое самосознание народу повышать. Вот идет он, книгой
в руке весело помахивает, а в окна другие профессора таращатся, помельче, да
побеспокойнее. Мол, что там наш старичок тащит. Как бы нам бедным от жизни не
отстать, да в деревне не оказаться. Зорким глазом разглядели названьице, да и
бежать в книжную лавку. А приказчик уже на пороге стоит, ждет, прибыль
подсчитывает, да книжки Колины готовит.
К вечеру туда и Колин учитель забрел. Купил Эвклида, из подвала
принесенного, от сырости разбухшего, да мышами изгрызенного. Повеселел он
после выпитого, идет и над Колей подсмеивается. "Это ж надо, - заливается, -
пересекаются! Параллельные и пересекаются! Не на то они параллельными
придуманы, чтобы пересекаться."
Пришел он на утро в гимназию и аж челюсть вставную выронил. В те времена
многие профессора заводили вставные челюсти, чтобы от простого народа
опять-таки отличаться. А выронил он челюсть от того, что все вокруг про
пересечение говорят, да геометрию Колину цитируют. Учитель и рад бы слово
молвить, да поздно. Сам Никанор Феоктистыч о книге похвально отозвался.
Скрипнул зубами учитель, да в класс пошел. И со злости выдрал князя
Знаменского розгами за теорему Пифагора. Никакое дворянское слово не помогло.
А на следующий день в городок занесло проверяющего. Он, болезный, по всей