"Дженет Уинтерсон. Страсть " - читать интересную книгу автора

и сам муштровал нас. Он вытягивал руку к Ла-Маншу с таким видом, словно
Англия уже принадлежала нам. Каждому из нас. Таков был его дар. Он стал
средоточием наших жизней. Мысль о борьбе воодушевляла нас. Никто не хотел
гибнуть в бою, но все мы - и горожане, и крестьяне - привыкли к долгому
изнурительному труду, холоду и приказам. Мы не были свободными людьми. Он
даже скуку наделял смыслом.
Нелепые плоскодонные баржи, строившиеся сотнями, превращались в гордые
галеоны. Выходя в море и осваивая искусство навигации, чтобы преодолеть
коварный двадцатимильный пролив, мы больше не шутили ни над сетями для ловли
креветок, ни над тем, что эти лоханки больше годятся для прачек. Когда
Бонапарт стоял на берегу и выкрикивал приказы, мы подставляли лица ветру и
готовы были отдать за Императора жизнь.
По замыслу, каждая баржа должна была вмещать шестьдесят человек;
заранее рассчитывали, что двадцать тысяч либо не доберутся до берега, либо
их потопит английский флот. Бонапарт считал это приемлемым: он привык к
таким потерям в битвах. Никто из нас не боялся попасть в эти двадцать тысяч.
Мы вступили в армию не для того, чтобы бояться.
Согласно плану Бонапарта, французский военно-морской флот мог
удерживать Ла-Манш шесть часов - за это время армию бы высадилась, и Англия
стала нашей. Все казалось до абсурда легким. За шесть часов нас не смог бы
разгромить сам Нельсон. Мы смеялись над англичанами; у большинства были свои
планы на этот визит. В частности, я хотел посетить лондонский Тауэр, ибо
кюре рассказывал, что там полно сирот, бастардов аристократического
происхождения: родители стыдятся их и не хотят видеть у себя дома. Мы,
французы, не такие. Мы рады своим детям.
Домино говорил, что ходит слух, будто мы роем подземный ход, который
позволит нам, как кротам, выскочить из-под земли где-то в полях Кента.
- Нам понадобился час, чтобы выкопать яму для ног твоего друга.
В других слухах говорилось о высадке с воздушных шаров, о пушках,
стреляющих людьми и о намерении взорвать Парламент, как однажды чуть не
сделал Гай Фокс
Как-то человек на несколько месяцев уехал в город - попытать счастья.
Когда же он вернулся, не только не нажив состояния, но и спустив все
сбережения, жена тихо сидела в чистом доме, штопала чистую одежду, а поле
было засеяно на зиму.
Этот человек действительно нравился мне, считать его бездельником было
бы глупо, и мы нуждались в нем и его жизнерадостности. Но когда она умерла
внезапно, в полдень, - свет погас в его голосе, а водяные трубы забились
грязью. Он едва успевал обрабатывать участок и в одиночку растить шестерых
детей.
Она вдохновляла его. И в этом смысле - была его божеством.
Но на нее не обращали внимания. Как на самого Господа Бога.
Прибывая сюда, рекруты плачут, вспоминают своих матерей и возлюбленных
и мечтают вернуться домой. Вспоминают то, что сильнее всего влечет их туда:
не чувства, не сантименты, а любимые лица. Большинству новобранцев нет и
семнадцати, а от них требуют сделать за несколько недель то, на что у лучших
философов мира уходят годы: собрать в кулак всю свою страсть к жизни и
понять ее смысл перед ликом смерти.
Мальчики не умеют этого, но умеют забывать; мало-помалу они одолевают
бушующее в крови лето, получая взамен лишь похоть и гнев.