"Элисон Уир. Трон и плаха леди Джейн " - читать интересную книгу автора

лета, когда дитя впервые шелохнулось у меня во чреве и я появилась на
публике в просторном платье, по всей земле возносят молитвы за мое
благополучное разрешение. Мой муж нанял лучших врачей и повитух и щедро
заплатил гадалкам, чтобы те предсказали пол ребенка: все с уверенностью
пообещали, что родится мальчик, наследник английского престола. По настоянию
Генриха я избегала появляться на государственных приемах, проводя эти
последние месяцы в роскоши и безделье, и любой мой каприз, любая прихоть
немедленно исполнялись. Он даже послал в Кале за устрицами, которых мне
вдруг страстно захотелось. Я объелась ими до тошноты.
Многие беременные женщины, как говорят, погружаются в состояние эйфории
по мере того, как их драгоценное бремя тяжелеет, как будто природа нарочно
дает им краткую передышку перед предстоящим суровым испытанием и заботами
материнства, которые за ним последуют. Но я не испытываю подобного
блаженного умиротворения или радости ввиду ожидающей меня, волею Божией,
блестящей будущности. Страх неотступно преследует меня. Я страшусь родовой
боли. Страшусь того, что станется со мной, если я рожу девочку или мертвого
ребенка, как две мои злосчастные предшественницы. Страшусь своего мужа,
который, несмотря на всю его преданность и заботу обо мне, все же человек,
внушающий трепет даже сильнейшим. Как он вообще мог проникнуться чувством к
жалкому и невзрачному существу вроде меня, - выше моего скромного понимания.
Мои фрейлины если и осмеливаются говорить об этом, то шепотом: мол, он любит
меня, потому что я представляю собой полную противоположность Анне Болейн,
этой черноглазой ведьме, которая семь лет кормила его посулами невиданных
плотских утех и обещала родить сыновей, но подвела его в обоих случаях, как
только он сдвинул небо и землю, чтобы надеть ей на голову корону. Не могу
думать о том, что он сделал с Анной Болейн. Ибо хоть ее и признали виновной
в измене - она спала с пятью любовниками, один из которых был ее собственный
брат - ужасно сознавать, что мужчина способен отрубить голову женщине,
которую держал в объятьях и некогда любил до умопомрачения. И еще ужаснее
сознавать, что этот мужчина - мой муж.
Поэтому я живу в страхе. Сейчас меня страшит чума, которая свирепствует
в Лондоне с такой жестокостью, что король повелел не подпускать ко двору
никого из города. Проведя в своих покоях последние шесть недель, согласно
обычаю королев Англии, с одной только камеристкой из прислуги, в волнениях о
неминуемых родах, я была во власти всевозможных мнимых тревог, так что это
отчасти облегчение - сосредоточиться на событии, происходящем в
действительности.
Генриха здесь нет. Он уехал на охоту, следуя своей привычке и страсти,
хотя и обещал мне не удаляться более чем на шестьдесят миль. Я была бы
тронута его заботой, если бы не знала, что это его советник рекомендовал ему
не уезжать дальше в такое время. Но я все равно рада, что он уехал. Иначе у
меня была бы еще одна причина для беспокойства. Мне невыносимо его
навязчивое и одновременно трогательное желание, чтобы этот ребенок был
мальчиком.
Уже полдень, и боли повторяются с нарастающей силой, хотя повитуха
говорит мне, что пройдет еще несколько часов, прежде чем ребенок родится. Я
молю Господа, чтобы эта пытка побыстрее закончилась и чтобы Он послал мне
избавление, потому что мне кажется, я больше не вынесу.

Хэмптон-корт, 12 октября 1537 года.