"Джин Вулф. Пыточных дел мастер. (Книги нового солнца, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

ожидала в худшем случае порка - такова доброта палачей, которых я
впоследствии предал.
Гораздо опаснее были для нас обитатели многоэтажных жилых домов,
тянувшихся вдоль грязной улицы, которой мы шли на реку. Порой мне
думается, что гильдия просуществовала столь долго лишь потому, что служила
средоточием людской ненависти, отвлекая ее от Автарха, экзультантов, армии
и даже - в какой-то степени - от бледнокожих какогенов, порой прибывавших
на Урс с дальних звезд.
Обитатели жилых кварталов обладали тем же чутьем, что и стражи, и
тоже частенько догадывались, кто мы такие. Порой из окон на нас
выплескивали помои, а гневный ропот следовал за нами постоянно. Однако
страх, породивший эту ненависть, служил нам защитой. Никто никогда всерьез
не нападал на нас, а раз или два, когда на милость гильдии отдавали
тирана-префекта или продажного парламентария, на нас лавиной рушились
пожелания (большей частью непристойные либо невыполнимые) по поводу того,
как с ним надлежит распорядиться.
В том месте, где мы купались, естественных берегов не было уже много
сотен лет - два чейна воды, заросшей голубыми ненюфарами, были заперты меж
каменных стен. С набережной в воду спускались около десятка лестниц, к
которым должны были причаливать лодки, и в солнечные дни каждый пролет был
занят компанией из десяти-пятнадцати шумных, драчливых юнцов. Нам четверым
не хватало сил, чтобы отбить себе пролет у такой компании, однако они не
могли (по крайней мере, ни разу не попробовали) и избавиться от нашего
присутствия, хотя, завидев нас, начинали грозить расправой, а стоило нам
устроиться возле, принимались дразниться.
Вскоре, однако ж, все они уходили прочь, и набережная оставалась в
нашем распоряжении до следующего купального дня.
Я предпочел описать все это сейчас, так как после спасения Водалуса
ни разу больше не ходил купаться. Дротт с Рошем думали, что я просто боюсь
снова оказаться перед запертыми воротами. А вот Эата, пожалуй, понимал
истинную причину - в мальчишках, которые вот-вот станут мужчинами, порой
просыпается прямо-таки женское чутье. Все дело было в ненюфарах.
Некрополь никогда не казался мне обителью смерти; я знал, что кусты
пурпурных роз, к которым люди питают такое отвращение, служат убежищем для
многих сотен птиц и мелких зверьков. Экзекуции, которые я наблюдал и в
которых столько раз принимал участие, были для меня не более чем ремеслом,
обычной мясницкой работой (вот только люди зачастую куда менее невинны и
ценны, чем скот). Когда я думаю о смерти - своей ли, кого-либо из тех, кто
был добр ко мне, или даже о смерти нашего солнца, - перед мысленным взором
моим появляется образ ненюфар с бледными, лоснящимися листьями и
лазоревыми лепестками. И - черными, тонкими и прочными, словно волос,
корнями, уходящими вниз, в темные, холодные глубины вод.
Мы, по молодости лет, вовсе не задумывались об этих цветах.
Плескались среди них, плавали, раздвигая их в стороны и не обращая на них
ни малейшего внимания. А аромат их хоть как-то перебивал мерзкие,
гнилостные испарения реки...
В тот день, перед тем как спасти Водалуса, я нырнул в самую гущу
цветов, как делал до того тысячи раз.
И не смог вынырнуть. Меня угораздило попасть в такое место, где гуща
корней была гораздо плотнее, чем где-либо еще. Я словно оказался пойман