"Джин Вулф. Пыточных дел мастер. (Книги нового солнца, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

своей превосходил длину. Уши, обрубленные почти начисто, были не длиннее
первого сустава большого пальца. Грудь ему здорово раскроили в последней
схватке - мощные мускулы торчали наружу клубком сонных змей. Правой
передней лапы не было вовсе: если что и оставалось - было размолото в
кашу. Я как сумел зашил рану в груди и отрезал поврежденную лапу, после
чего она снова начала кровоточить. Найдя артерию, я перевязал ее и
подвернул шкуру, как учил нас мастер Палаэмон. Получилась замечательная
культя.
Трискель время от времени лизал мою руку, а стоило мне наложить
последний стежок, принялся облизывать культю, словно он - медведь и может
высосать из культи новую лапу. Челюсти его были огромны, как у арктотера,
а клыки - длиннее моего среднего пальца, вот только десны совсем побелели;
в челюстях осталось не больше силы, чем в руках скелета. Взгляд его желтых
глаз был исполнен чистого, несомненного безумия.
В тот вечер я поменялся обязанностями с парнем, которому предстояло
нести пациентам еду. От них всегда оставалось - некоторые пациенты не едят
вовсе, и два оставшихся подноса я понес Трискелю, гадая, жив ли он до сих
пор.
Он был жив. Он даже ухитрился выбраться из кровати и подползти
(ходить пока не мог) к кромке ила, где скопилось немного воды. Там я и
нашел его.
На подносах были суп, черный хлеб и два графина воды. Он вылакал
миску супа, но, попробовав скормить ему хлеб, я обнаружил, что пес не в
силах как следует разжевать его. Тогда я накрошил хлеба во вторую миску с
супом, а после подливал в нее воды, пока оба графина не опустели.
Уже лежа в койке, почти на самом верху нашей башни, я все думал,
будто слышу, как трудно ему дышать. Несколько раз даже садился и
прислушивался, но звук всякий раз пропадал, чтобы вернуться, едва я снова
коснусь головой подушки. Быть может, это было лишь биением моего
собственного сердца. Да, найди я Трискеля годом-двумя раньше, он стал бы
для меня божеством. Я обязательно рассказал бы о нем Дротту и всем
остальным, и он сделался бы божеством для всех нас. Ныне я воспринимал его
как есть - как несчастного, больного зверя. И не мог допустить его смерти
- это подорвало бы мою веру в самого себя. Я был (если уже был) взрослым
так недолго, что не мог вынести мысли о том, насколько я взрослый не похож
на себя в бытность мальчишкой. Я помнил каждое мгновение прошлой жизни,
любую мимолетную мысль, взгляд или сон. Судите сами - легко ли мне было
разрушать свое прошлое? Поднеся кисти рук к лицу, я попробовал разглядеть
их, хотя и без этого знал, что на тыльной стороне ладоней набухли,
выступили вены. А это - признак зрелости.
Во сне я снова отправился на четвертый ярус повидаться со своим
огромным другом. Из раскрытой пасти его капала слюна. Он говорил со мной.
На следующее утро я снова понес пациентам еду и снова украл кое-что
для пса, хоть и надеялся, что он умер. Но он и не думал умирать. Он поднял
морду и, казалось, улыбнулся во всю свою широченную - будто голова вот-вот
развалится на две половинки - пасть. Однако вставать не пытался. Я
накормил его и, уже уходя, вдруг ощутил пронзительную жалость к нему,
попавшему в такое плачевное положение. Он полностью зависел от меня. От
меня! Им дорожили; его тренировали, точно бегуна перед гонками; походка
его была исполнена гордости, и огромную, шириной в человечью, грудь несли