"Джин Вулф. Пыточных дел мастер. (Книги нового солнца, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

Эата, старший из прочих учеников. Ни один из нас не был рожден среди
палачей - таких не бывает вовсе.
Говорят, в древности женщины состояли в гильдии наряду с мужчинами, и
их сыновья и дочери посвящались в гильдейские таинства, как принято сейчас
среди золотых дел мастеров и во многих других гильдиях. Но Имар Без Малого
Праведный, заметив, сколь были жестоки те женщины и сколь часто превышали
они пределы назначенных им наказаний, повелел, чтобы "впредь женскаго полу
среди гильдейских отнюдь не держать".

***

С тех пор ряды наши пополняются лишь детьми тех, кто попадает к нам в
руки. В Башне Сообразности у нас приспособлен железный прут, вбитый в
перегородку на уровне паха взрослого мужчины, и дети мужского пола, ростом
не выше этого прута, воспитываются нами как собственные. Когда же к нам
присылают женщину в тягостях, мы вскрываем ее, и, если дитя является
мальчиком и начинает дышать, нанимаем для него кормилицу. Девочки
отсылаются к ведьмам. Так ведется у нас со дней Имара, забытых много сотен
лет назад.
Таким образом, никто из нас не знал своих предков. Каждый мог бы быть
и экзультантом - к нам присылают много высоких персон. С детства у каждого
из нас складываются собственные догадки на этот счет, каждый пытается
расспросить старших наших братьев-подмастерьев, но те, замкнувшиеся в
собственной горечи, обычно скупы на слова. В тот год, о котором я пишу,
Эата вычертил на потолке над своей койкой герб одного из северных кланов,
возомнив, будто ведет происхождение от этой семьи.
Что до меня - сам я уже считал моим собственным герб, отчеканенный на
бронзовой пластине над дверью одного мавзолея. Фонтан над гладью вод,
корабль с распростертыми крыльями, а в нижней части - роза. Дверь давно
разбухла от дождей и покоробилась, на полу лежали два пустых гроба, а еще
три, слишком тяжелые для меня и до сих пор нетронутые, ждали на полках
вдоль стены. Но не гробы - закрытые ли, открытые - составляли
привлекательность этого места, хотя на остатках мягких, поблекших подушек
последних я иногда отдыхал. Привлекал, скорее, уют небольшого помещения,
толщина каменных стен с единственным крохотным оконцем, забранным
единственным железным прутом, и массивность бесполезной, никогда не
затворяющейся двери.
Сквозь окно и дверной проем я, скрытый от чьих-либо глаз, мог
наблюдать за яркой жизнью деревьев, кустов и травы снаружи. Кролики и
коноплянки, убегавшие и разлетавшиеся при приближении, не слышали и не
чуяли меня здесь. Я видел, как водяная ворона строит себе гнездо и
взращивает птенцов в двух кубитах от моих глаз. Я видел, как лис -
огромный, крупнее любой собаки, кроме самых больших, которых называют
ручными волками, - рысцой бежит сквозь кустарник. Однажды этот лис по
каким-то своим, лисьим, делам забрался даже в разрушенные кварталы на юге
- я видел, как он возвращался оттуда в сумерках. Каракара выслеживала для
меня гадюк, скокл на вершине сосны расправлял крылья, готовясь взлететь...
Момент вполне подходит для описания всего того, за чем я наблюдал так
долго. Десятка саросов не хватило бы мне, чтобы описать значение всего
этого для оборванного мальчишки, ученика палачей. Две мысли (почти мечты)