"Эдит Уортон. Век наивности" - читать интересную книгу автора

меняет атмосферу повествования: от эпизода к эпизоду приближается, становясь
неотвратимой, подлинная драма.
Арчеру предстоит сыграть в ней главную роль. Потрясенный впервые (и
единственный раз) выпавшим на его долю соприкосновением с жестокими истинами
жизни, он уже не может не понимать, что "наивность" - это вошедшее в кровь
стремление изолироваться и от мира, и от собственной духовной сущности, это
непрочная дамба из механических представлений о долге, о чести, о такте. В
самом себе он узнает родовые черты людей своей среды, всю эту психологию
полуосознанного конформизма с его боязнью перемен и нежеланием
ответственности. Тогда-то и начнутся его внутренние метания. Подчиняться
общепринятому естественно для Арчера, это его вторая натура. Но, хотя и
поздно, к нему пришло понимание ценностей неподдельных и мнимых.
Он не найдет сил, чтобы сделать решительный шаг. Оставшись пленником "века
наивности", он бессмысленно растратит отпущенные ему годы. Арчера легко
осудить за малодушие, за буржуазность привычек, сделавшихся нормой и стилем
его бытия. И все же это было бы существенным упрощением проблематики романа.
Для Бофорта, его антагониста, в сходной ситуации не существует трудностей.
Бофорт добивается адюльтера, зная, что общество в конце концов примирится с
ним, несмотря на все свое пристрастие к "форме" и "вкусу". Супружеские
измены извинительны, лишь бы сохранились незыблемыми опоры, на которых
держится социальный институт брака. Посягательства на эти святыни так и не
простили Эллен, лицемерно ей сочувствуя в гостиных на 5-й авеню. Фарисейство
возведено в добродетель, обязательную для каждого.
Отказаться от него, отвергнуть само собой разумеющийся путь - для этого
Арчер должен был испытать нешуточную духовную встряску. И ему передалось
хоть что-то от мироощущения Эллен, инстинктивно тянущейся к целостности и
подлинной гармонии. Графиня Оленская никогда не удовлетворится украденными
часами свободы, тем самым признав ее греховность. Высокое чувство рождает в
них обоих высокий нравственный закон, противоположный тому, который
всевластен в окружающей жизни. Им необходим брак - не в качестве уступки
условностям, а как санкция духовной свободы и человечности, обретенной
героями. Или - разрыв.
Эта альтернатива, возникшая с неизбежностью и безысходностью, меняет всю
тональность романа, приглушив авторскую иронию. Снежным вечером в карете,
медленно плетущейся по нью-йоркским улицам, разыгрывается сцена, которая
была бы уместна в драме Ибсена: пружины конфликта обнажаются, и его
объективная неразрешимость становится очевидной. Реальность вступает в свои
права. Фигура Мэй, маячившая на периферии, выдвигается теперь в самый
центр - ни для Эллен, ни для Арчера тайный союз невозможен еще и оттого, что
он означал бы обман, жестокость к близким, нравственный компромисс,
несовместимый с самой идеей духовного освобождения от фальши. И остается
только одно - отказ от счастья. Потому что не существует на земле
пригрезившейся Арчеру страны, где можно было бы "просто любить друг друга",
сочтя все прочее неважным.
Пережив кризис, двинулось проторенными дорогами еще одно буржуазное
семейство. И его благополучию была отдана вся жизнь Арчера и Мэй, до краев
заполненная заботами о детях, поездками в Ньюпорт, пересудами в театральной
ложе и в гостиной, как будто нет и не может быть в ней ни настоящей радости,
ни действительной красоты.
Сыну Арчера, появляющемуся в заключительной сцене, чуждо и непонятно все,