"Кейт Уотерхаус. Билли-враль " - читать интересную книгу автора

Матушка разгадывала местоимения бабушки не хуже меня. Она
отозвалась:
- Я сама ей расскажу, можешь не беспокоиться... Лавину их
пререканий остановил отец - он выдвинул на позиции первоначального
разговора самую тяжелую артиллерию:
- А я говорю, что он еще не дорос, чтобы шлендрать по ночам! Я ему
втолковывал, и пускай запомнит: хочешь - возвращайся домой вовремя, а не
хочешь-ищи себе растреклятое жилье где хочешь!
Получилось, что отец сам начал тот разговор, который собирался
завести я, но, когда дошло до дела, у меня вдруг странно одеревенел
язык, и вообще мне стало как-то не по себе при мысли о грядущих великих
свершениях. Хмурясь, матушка налила мне чаю. Чтобы не нарушать сейчас
домашних обычаев, я подцепил кусочек сахара щипцами, потом сунул руку в
карман плаща, нащупал давешний заветный конверт с заметкой С К. насчет
работы и откашлялся, чтобы начать свою речь... но на меня вдруг напала
неодолимая зевота, и, сколько я себя помню, так случалось всегда, если
мне предстоял серьезный разговор, и кроме как болезнью это было не
объяснить - болезнью жутко опасной, а может, и смертельной. Позабыв обо
всем на свете, я начал судорожно, тяжело и часто дышать - чтобы
вздохнуть как можно глубже, чтобы пересилить эту проклятую зевоту, -
так, наверно, дышит выбившийся из сил пловец через Ла-Манш. Предки
занялись своими тарелками, а я, понимая, что мгновение упущено, все же
заставил себя сказать:
- Мне предложили ту работу в Лондоне.
Я предвидел ответы предков, предвидел так ясно, что даже записал их
заранее - хотя и не на использованном конверте, - решив с мягкой иронией
показать им, что их поведение ничего не стоит предугадать. Вот как
выглядели у меня их реплики:
"Какую еще растреклятую работу?" - отец.
"Как это предложили работу?" - матушка.
"Про что он толкует, я думала, он комик, он же сам говорил, он,
мол, хочет быть комиком", - бабушка.
Бабушка, в придачу ко всем ее странностям, не могла, а вернее, не
хотела запомнить, кем я хочу стать - комиком или сочинителем комиксов.
Под ее мрачным взглядом я не решился обнародовать мои предсказания их
реплик, а продолжил разговор, как наметил ночью, или, по словам отца,
утром, когда ворочался без сна в постели:
- Ту работу у Бобби Бума. Потому что в ответ на мое письмо он
предложил мне у него работать.
Я часто сравнивал наши разговоры со старым трамвайным маршрутом
Страхтона. Вокруг вырастали новые дома, а трамвай громыхал себе
неизменным путем, подбирая людей на прежних остановках. Вот и у нас,
какие бы темы ни обсуждались, разговор, громыхая по давно проложенным
рельсам, застревал на протухших доводах давнишних споров, но всегда
возвращался к изначальному пункту, подгоняемый накалом отцовской ярости.
- Да кто он такой, этот Бобби Бум? - Вопрос, оборвавший всесемейное
бормотание (этот растреклятый - про что он - Бум - нам толкует), задала
матушка, но его мог задать любой из предков.
- Ну, знаменитый Бобби Бум, про которого я вам рассказывал.
- Какой еще Бум, и при чем тут работа, мне ты ни про какого Бума не