"Кейт Уотерхаус. Билли-враль " - читать интересную книгу автора

что, бродяга, самое время. Мы со старухой уже думали, что тебе пора
вылетать из родительского гнезда. Пойдем-ка в библиотеку, потолкуем о
денежных делах". А никакой бабушки и на свете не было.
Кончив бриться, я вынырнул из Амброзии, выключил бритву и принялся
размышлять о редкой черной щетине у меня на горле и под подбородком,
которую не брала отцовская бритва, сколько я ею ни елозил по коже. На
секунду меня охватило знакомое оцепенение, предвестник ужасов
Злокозненного мира, я потер тыльной стороной руки плохо выбритую щетину
под подбородком - звук получился шуршащий, сухой - и подумал, что,
наверно, болен: не бывает у здоровых людей такой щетины, Отец, надевая
на ходу пиджак, прошел через кухню по пути в гараж.
- А мог бы и купить себе растреклятую бритву, чтоб не хватать
мою, - бросил он, не замедляя шага.
- Восемьдесят четыре, - отозвался я: дескать, нынче с утра словечко
"растреклятый" выскочило у него уже восемьдесят четыре раза; но
хлопнувшая дверь заглушила мою традиционную подковырку. Разговор про
Лондон повис в воздухе: отец уже позабыл о нем, а может, и с самого
начала ничего не понял.
Проходя через гостиную, я услышал, как матушка привычно сказала:
"Ходи, ходи - авось, встретишь сам себя: не успеешь уйти, как уже
придешь". У нее было несколько таких фраз, точно рассчитанных на время
моего пути от кухонной двери до двери в холл. Когда-то я попытался
научить своих предков называть эти фразы матушки "материзмами", но они,
конечно, не поняли, о чем я толкую.
Умываясь в ванной, я со страхом почувствовал (хотя и предвидел это
заранее), что мысли о несбривающейся щетине под подбородком загоняют
меня в Злокозненный мир. Сначала я подумал, что моя странная щетина -
это особые волосы, растущие не наружу, а внутрь, как у тех людей,
которые каждые шесть недель ложатся в больницу, чтобы волосы удалили, а
то они мешают им есть и дышать; ну, а потом я поехал по давно известной
дорожке: полиомиелит, туберкулез, рак - и совсем новая болезнь в истории
медицины под названием "Зевота Сайруса". Все последнее время такие
мысли, донимавшие меня чуть ли не каждую свободную минуту, неизменно
преображались в ужасные раздумья - что произойдет, если я вдруг попаду в
больницу или даже умру от какой-нибудь неизлечимой болезни, а история с
календарями выплывет наружу?
Матушка крикнула мне наверх из гостиной:
- Такими темпами ты не только что в Лондон - даже и на службу-то не
попадешь! Ведь уже почти половина десятого! - Но календарная история
крепко держала меня за горло, и я, задыхаясь, потащился в свою комнату -
Злокозненный мир засасывал меня, как зыбучая трясина.
Шел сентябрь. А календари я должен был разослать недели за две до
рождества, еще в прошлом году. Стало быть, эта история доканывала меня
уже больше девяти месяцев, или, как я недавно подсчитал, шесть тысяч
пятьсот двадцать восемь часов. На календарях с обложками из тонких, но
плотных картонных карточек десяти дюймов в длину и восьми в ширину была
изображена кошка, глядящая на собаку, под рисунком отчетливо чернело
слово СОПЕРНИКИ, а над рисунком было бледно подпечатано: КРАБРАК И
ГРАБЕРРИ. ПОХОРОННЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ. И чуть ниже - три слова,
разделенные блеклыми звездочками ТАКТ. ВКУС. ДОСТУПНОСТЬ. Эти шикарные,