"Ричард Райт. Черный (Библиотека литературы США)" - читать интересную книгу автора

школе казалась несбыточной. Наступила осень, и многие из ребят, кто
работал летом, вернулись в школу. Теперь работу найти было легче. Я узнал,
что в одной гостинице требуются коридорные - в той самой гостинице, где
погиб брат моего приятеля, Неда. Пойти или нет? Может, я тоже совершу
роковую ошибку? Но надо же зарабатывать деньги. Я все-таки пошел, и меня
приняли - мыть покрытые белым кафелем стены коридоров на этаже, где были
служебные помещения. Я приходил к десяти часам вечера, брал ведро воды,
пакет мыльной стружки и вместе с десятком других ребят принимался за
работу. Все они были черные, и я был рад: по крайней мере можно
потрепаться, пошутить, посмеяться, попеть и не думать о каждом своем
слове.
Я удивлялся, как ловко играют черные роль, которую отвели им белые.
Большинство ребят не задумывались над тем, что они живут особой, отдельной
от всех других, ущербной жизнью. И все же я знал, что в какой-то год их
жизни - сами они уже забыли когда - в них развился чуткий, точный орган,
который отключал их мысли и чувства от всего, на что белые объявили
запрет. Хотя ребята эти жили в Америке, где теоретически для всех
существуют равные возможности, они безошибочно знали, к чему можно
стремиться, а к чему нельзя. Признайся черный парень, что он хочет стать
писателем, и его же собственные товарищи тут же объявят его ненормальным.
Признайся он, что хочет стать одним из заправил нью-йоркской биржи, его
друзья - в его же собственных интересах - доложат о его честолюбивых
чудачествах белому хозяину.
Один из мойщиков в гостинице - он был совсем светлый - болел нехорошей
болезнью и гордился этим.
- Послушай, - спросил он как-то меня, - ты когда-нибудь болел
триппером?
- Господь с тобой, никогда. А что?
- А я подхватил, - бросил он небрежно. - Думал, посоветуешь мне
какое-нибудь лекарство.
- Ты у доктора был? - спросил я.
- К черту докторов, какой от них толк.
- Глупости говоришь, - сказал я.
- Это что же, по-твоему, триппера надо стыдиться?
- Конечно, - сказал я.
- Да настоящий мужчина должен переболеть им раза три, не меньше, -
сказал он.
- Не бахвалься.
- Насморк куда хуже, - заявил он.
Но я заметил, что в уборной он держится за трубу отопления, за дверную
ручку, за подоконник, и в глазах его стоят слезы, а на лице нестерпимая
мука. Я смеялся, чтобы скрыть отвращение.
Когда кончалось мытье полов, я наблюдал нескончаемую игру в кости,
которая шла в гардеробе, но участвовать в ней мне не хотелось. Азартные
игры меня не привлекали. В жизни, которой я жил, было куда больше риска,
чем в любой игре, казалось мне. Ребята часами рассказывали о своих
любовных похождениях, в воздухе висел синий дым и мат. Я сидел, слушал и
поражался, как могут они так веселиться от души, и пытался постичь чудо,
благодаря которому унизительное существование воспринималось ими как
человеческая жизнь.