"Ричард Райт. Черный (Библиотека литературы США)" - читать интересную книгу автора

Однако он был неграмотный и потому предложил мне ездить вместе с ним по
плантациям, писать и считать вместо него и получать за это пять долларов в
неделю. И вот я стал ездить с братом Мэнсом - так его звали, - мы обходили
лачуги на плантациях, спали на матрацах, набитых кукурузной соломой, ели
солонину с горохом на завтрак, обед и ужин и пили - впервые в моей жизни -
вдоволь молока.
Я почти уже забыл, что родился на плантации, и был поражен невежеством
детей, которых встречал там. Я жалел себя, потому что мне нечего было
читать, теперь я видел детей, которые никогда не держали в руках книги.
Они были такие робкие, рядом с ними я казался смелым, разбитным
горожанином: зовет какая-нибудь негритянка своих детишек в дом со мной
поздороваться, а они стоят под дверью, глядят на меня исподлобья и
неудержимо хихикают. Вечером, сидя за грубо сколоченным столом под
керосиновой лампой, я заполнял страховые свидетельства, а семья
издольщика, только что вернувшаяся с поля, стояла и в изумлении глазела на
меня. Брат Мэнс ходил по комнате, превознося мое умение писать и считать.
Многие негритянские семьи страховались у нас в наивной надежде, что этим
они помогут своим детям научиться "писать и говорить, как тот славный
парнишка из Джексона".
Поездки были тяжелые. Где поездом, где автобусом, где на телеге ехали
мы с утра до ночи, от лачуги к лачуге, от плантации к плантации. Я
заполнял бланки заявлений, и веки у меня смыкались от усталости. Передо
мной была голая, неприкрашенная правда негритянской жизни, и я ненавидел
ее; люди были похожи друг на друга, их жилища одинаковы, их фермы
неотличимы одна от другой. По воскресеньям брат Мэнс отправлялся в
ближайшую деревенскую церковь и произносил рекламную речь, облеченную в
форму проповеди, прихлопывал в ладоши, сплевывал на пол для
выразительности, притопывал ногой в такт своим фразам, и все это
завораживало издольщиков. После представления пьяная толпа стекалась к
брату Мэнсу, и я заполнял столько заявлений, что у меня немели пальцы.
Домой я возвращался с полним карманом денег, но они тут же исчезали, не
облегчая нашей беспросветной нужды. Мать гордилась мною, даже тетя Эдди
ненадолго смягчилась. Бабушка считала, что со мной произошло чудесное
превращение, и даже простила некоторые из моих грехов, ибо, по ее мнению,
успех мог сопутствовать лишь добродетели, грех же карался неудачей. Однако
зимой бог призвал брата Мэнса к себе, и, так как страховая компания не
желала иметь своим агентом подростка, мой статус стал мирским; святое
семейство по-прежнему тяготилось заблудшим отпрыском, который вопреки
всему продолжал погрязать во грехе.
Кончились каникулы, я пошел в седьмой класс. Голодал все так же, но,
видно, правда, что не хлебом единым жив человек. Наверное, солнце, свежий
воздух и зелень поддерживали во мне жизнь. По вечерам я читал в своей
комнате, до меня вдруг доносился запах жареного мяса из соседского дома, и
я думал, господи, неужели кто-то ест мяса вдоволь? Я предавался
безудержным мечтам, представлял себе, что живу в семье, где мясо подают на
стол несколько раз в день; потом проникался отвращением к этим грезам,
вставал и закрывал окно, чтобы запахи меня не мучили.


Однажды утром, спустившись в столовую съесть тарелку каши со свиным