"Шломо Вульф. Гекуба" - читать интересную книгу автора

здоровому еврейскому патриотизму." "Ты хочешь сказать, что при ином раскладе
такая мощная прослойка высокообразованных европейцев в нашей стране могла бы
послужить ядром новой нации на месте продукции "плавильного котла"?" "Вот
именно! А мы им предложили насиль-ственную деградацию." "Деградацию? О чем
ты говоришь? Алия на удивление удачно вписалась в общество." "Я говорю об
определенной волне. Они появились на пике алии - в самом начале девяностых
годов.. Ехали сюда не "за", а "от" - от надвигающихся погромов, чужого
национализма во всех союзных республиках. Решили, что и у них есть своя
республика - Израиль. И вдруг поняли, что местная титульная нация еще более
чужда им, чем тамошняя. А обратной дороги не было - их за отъезд в Израиль
лишали советского гражданства, прописки, работы и имущества." "Но ведь до
этой волны подобного "прозрения" не было? "И после нее тоже! До них был
относительно слабый поток беженцев из "империи зла". Их приняли с посильным
радушием, обеспечили жильем и работой. И после роковой волны и речи быть не
могло о каком-то разочаровании. Люди достоверно знали из свободной прессы и
переписки о специфике нашего общества. И ехали они из новой России, что в
социальном плане была много хуже Израиля. И с теми же нулевыми
профессиональными возможностями. В отличие от бедолаг 1990-91, олим конца
девяностых оставили за собой квартиры на случай возврата, сохранли все свои
сбережения, а потому легче смогли встать на ноги в Израиле. Да это был уже
другой слой советского общества, знающий, что такое бизнес и умеющий
организовать его здесь. Они не хуже нас знают, что любой капитализм
отправляет людей, подобных этому, - Мирон постучал пальцем по листкам, - на
дно жизни, а вверх выводит их противоположность. Позади такая же борьба за
выживание или безнадежность. Для них Гекуба в равной мере и там, и тут." "А
что, твой таинственный гений бедствует в Израиле?" "Он? Не думаю." "И чем же
он занимается? Насколько я понимаю, из уровня представленных материалов, он
далек от современной инженерии." "Я понятия не имею, чем он зарабатывает
себе на жизнь. На прямой вопрос он ответил..." "И как же?" "Тем, чем почетно
заниматься в таком обществе. За это более-менее прилично платят. И
прикрывают меня, если что." "Зачем же ему связываться с тобой?" "Какая нам
разница?" "Ты прав. Главное - надежность проекта. Ты сказал, что попросил
проверить эти расчеты ученых его же разлива, бывших созидателей великой
державы. Я слышал, что у "русских" ревность к идеям соплеменников развита
еще сильнее, чем у нас." "Еще бы! На любое изобретение мои эксперты
набрасываются как цепные собаки на чужого в доме, из которого им выносят
кости. Все, к чему можно было придраться в проекте, подверглось яростному
разгрызанию. Мне пришлось за хвосты оттягивать их от жертвы." "И что же от
нее осталось?" "Да все и осталось! Неуязвимо." "А экспертам ярость разума не
заменяет?" "Заменяет, конечно. У них такой опыт в этом отношении, что
остается только изумляться техническому паритету Союза с Америкой. Но
специалисты они классные, дело свое знают прекрасно, а потому саму идею,
очистив от их слюны, я могу оценить достаточно трезво. Тем более, что друг к
другу мои эксперты относятся не менее агрессивно, чем к автору проекта. А
его они считают дилетантом и авантюристом априори! Я их стравил между собой
и потребовал письменно изложить претензии не только к моему подопечному, но
и друг к другу." "А как он отнесся к этой... дискуссии? Не обиделся?" "Он
категорически отказался не только встречаться с экспертами для обсуждения
своего проекта, но и комментировать их заключения, предоставив это мне. Ты
мне слишком мало платишь, сказал он, чтобы еще подставляться всякой мрази."