"Джонатан Уайли. Владычица снов" - читать интересную книгу автора

тщательный осмотр только подтвердил первоначальное впечатление. Пристально
глядя на нее и испытывая отчаянное желание, чтобы краски, да и сама фактура
холста ожили, Ребекка осознала, что бьется над неразрешимой задачей. Правда,
на какое-то мгновение девушке почудилось, будто старая охотничья собака
подмигивает ей, будто она радостно лает и человеческое ухо способно уловить
хотя бы отзвуки этого лая, но еще один внимательный взгляд на картину
заставил ее убедиться в том, что и это самообман. Единственным, что на самом
деле представало ее взору, были крупные мазки кистью и искусно разбросанные
по холсту светотени. Молодой художник написал старого охотничьего пса в
правой нижней части портрета, не испросив на то разрешения у заказчика, но
это отклонение от заранее обговоренного замысла сразу же нашло понимание у
Бальдемара. Отец Ребекки не сомневался в том, что охота - одно из наиболее
подобающих истинному джентльмену занятии; и хотя в последнее время он
выезжал нечасто, намек, заключившийся в появлении на портрете наряду с
хозяином его любимого пса, только польстил ему.
Впрочем, этот портрет понравился бы барону Бальдемару и без столь
изысканно-лестного штриха. Сходство было несомненным, хотя и без
приукрашивания художник не обошелся. На портрете барон выглядел сильным и
своевольным, его крупные руки покойно возлежали на рукояти большого меча.
Ребекка понимала, что в нынешнюю пору ее отец едва ли способен на то, чтобы
оторвать этот меч от земли; в последние годы он стал тучен, растерял былую
силу, и меч, острие которого упиралось на портрете в пол, ему наверняка
подали и установили. Но художнику, которого звали Кедар, удалось представить
барона могучим воином, и Ребекка, даже разгадав смысл и технику его
ухищрений, не могла не восхититься его искусством.
Бальдемар был мужчиной высокого роста, крепко сложенным и широкоплечим,
но теперь, приближаясь к пятидесятилетию, он начал слегка сутулиться.
Перспектива, избранная художником, была призвана скрыть и на самом деле
скрывала это обстоятельство: живописец словно глядел на аристократа снизу
вверх. Тогда как зрителю, который вовсе и не думал приседать на корточки,
казалось, будто барон смотрит на него с портрета сверху вниз. Смуглое лицо
Бальдемара с темными волосами и бородой выражало на портрете откровенное и
нескрываемое презрение, и это чувство, равно как и это выражение, были
Ребекке более чем знакомы. Кедар сумел вдохнуть в глубоко посаженные серые
глаза и густую, уже слегка тронутую сединой гриву барона холодное, чуть ли
не королевское величие, и это ощущение только подчеркивалось резким световым
контрастом: изображенная в светлых тонах фигура барона была помещена на едва
ли не кромешно-черном фоне. Выглядело это так, словно в непроглядной тьме
внезапно сверкнула молния, но, засверкав, почему-то решила выхватить из
мрака только самого барона. И хотя Старый Ворчун и таинственный пень в левом
нижнем углу картины тоже были вынесены на передний план, они казались по
сравнению с фигурой барона несколько дымчатыми.
Ребекка еще раз присмотрелась к стянутой медным панцирем груди, надеясь
найти хоть какую-нибудь зацепку, хоть какое-нибудь доказательство того
факта, что картина живая. Она никогда раньше не видела этого панциря, но он
казался надежным и крепким, исподволь внушая мысль о том, что и под броней
скрывается не меньшая мощь. Девушка внезапно сообразила, что именно сотворил
Кедар, и расхохоталась над утонченной издевкой. Точно так же, как меч и пес
должны были свидетельствовать об активной, мужественной жизни ее отца,
панцирь, в который была заключена его грудь, призван был внушить мысль о