"Джонатан Уайли. Владычица снов" - читать интересную книгу автора

роста, с крепкими ногами, обутыми в веревочные сандалии. Его руки покоились
на столе, ладони сжимали два угла квадратной столешницы. Сама столешница
была поделена на множество квадратов меньшей площади, попеременно черного
или белого цвета, и на этих черных и белых квадратах или полях кое-где
стояли прелюбопытные фигуры, вырезанные из дерева двух цветов, - одни
черные, а другие красные. Судя по всему, это была какая-то настольная игра,
но вовсе не те элементарные шашки, в которые умела играть и сама Ребекка.
Фигуры различались размерами и формой - от самых маленьких, представлявших
собой рассеянных по всей столешнице пехотинцев, до такой, что по сравнению с
этими пехотинцами казалась просто гигантской. На голове у самой большой
фигуры была корона, а в руках - держава и скипетр. Средних размеров фигуры
изображали вооруженных всадников, была одна стройная и в то же время
удивительно округлая женская фигурка, а также несколько зверей, включая
медведя и, пожалуй, дракона, другим же Ребекка не могла подыскать никакого
наименования.
Монах, судя по всему, командовал красными фигурами, и его темно-карие
глаза испытующе смотрели на отсутствующего на картине соперника, который
оставался на другой - невидимой - стороне доски. Подобная композиция сразу
же пробудила в Ребекке любопытство. Означает ли это, что монах играет в
неведомую игру с самим художником? Или замысел заключается в том, чтобы
стороной, играющей черными фигурами, почувствовал себя зритель? С тех пор
как Ребекка обнаружила картину, ей удалось сделать по поводу всего, что там
изображено, немало открытий, но первые, возникшие с самого начала вопросы
так и остались без ответа.
Все это было бы весьма любопытно, но ничем не примечательно, если бы не
два совершенно невероятных обстоятельства. Во-первых, хотя мужчина,
изображенный на картине, постоянно глядел в одну и ту же точку, выражение
его лица постоянно менялось. Как правило, на губах его играла слегка
насмешливая улыбка, словно он мысленно прикидывал силу соперника и находил
ее не стоящей внимания, но Ребекке доводилось заставать его и в такие
минуты, когда на его довольно заурядном, хотя и не лишенном приятности лице
сверкала белозубая ухмылка, свидетельствующая об испытываемой радости, а
порой она видела, что монах гневно хмурится. Встречались и выражение
предельной концентрации внимания, и признаки рассеянности и расслабленности,
словно мысли человека на портрете витали сейчас где-то далеко-далеко.
Подобные перевоплощения ни разу не случались в те минуты, когда Ребекка
смотрела на картину, но каждый раз, возвращаясь к ней после определенного
перерыва, Ребекка первым делом проверяла, какое на данный момент выражение
преобладает на лице у монаха. Эти таинственные превращения давно уже не
казались ей чем-то необычайным, и подмечала она их каждый раз лишь затем,
чтобы понять, в каком он пребывает сейчас настроении.
Несколько раз бывало и так, что стоило ей отвернуться от портрета всего
на пару минут, как, вновь обратившись к нему, она обнаруживала, что именно
эти мгновения и произошла очередная метаморфоза. В первый раз, когда такое
случилось, а было это как раз во время ее самой первой встречи с монахом,
Ребекка опрометью убежала из комнаты; заплакав и испугавшись, она торопливо
прильнула к своей ничего не понимающей нянюшке. И прошло довольно много
времени, прежде чем девочка, набравшись смелости, вновь вошла в запыленную
комнату, расположенную в ныне нежилой Восточной башне замка. И стоило ей
один раз расхрабриться, как любопытство принялось одерживать и новые победы