"Петр Якир. Детство в тюрьме " - читать интересную книгу автора

- Осужденный или следственный?
Я ответил "осужденный", так как считал, что вместе с мамой был осужден
на 5 лет ссылки.
Халатно обыскав и составив акт на все мои вещи, которые препроводили в
камеру хранения, меня с маленьким чемоданчиком подвели к какой-то двери на
первом этаже. На двери стоял " 7. Открыли замок, со скрипом отдернули дверь
камеры.
- Проходи, - сказал надзиратель.
Я перешагнул порог, и дверь за мной закрылась.
Передо мной была довольно большая камера с двумя большими окнами, на
которых были железные козырьки; довольно густо стояли железные кровати с
матрацами и одеялами. Но более всего меня поразило то, что все обитатели,
которые там находились, а их было около 40 человек, были с длинными-длинными
бородами и длинными волосами. Из глубины камеры послышался бас:
- У, какого соколика к нам бросили!.. Он нам сейчас спляшет.
Я растерялся и продолжал стоять у двери. Кто-то другой сказал:
- Ну, что ты пугаешь мальчика. Ты видишь - он маленький.
Ко мне подошел низкого роста человек, взял меня за руку и сказал:
- Проходи, проходи - не бойся.
Провел меня в центр камеры, усадил на койку. Вокруг нас собрались
остальные. Мне было немного страшно, потому что у всех был необычный вид.
- Ну, рассказывай, за что и откуда... - сказал тот же бас.
Я начал рассказывать. Как потом выяснилось, это были
священники-"илиодоровцы". Илиодор, архимандрит Царицынский, еще в первые
годы советской власти бежал за границу. Несколько раз он присылал письма
священникам. Этого было достаточно, чтобы арестовать в 1937 году всех
священнослужителей Астрахани и Сталинграда, объявив их участниками
антисоветской организации, связанной с эмигрировавшим Илиодором. Они все
были уже осуждены и получили сроки 5-10 лет.
Кроме них в камере были еще два донских казака со станицы Урюпинская,
обвиненные в подготовке казачьего восстания, чего и в помине не было.
Несмотря на это, они были осуждены на 10 лет каждый.
Часов в 8 утра принесли пайки. Тогда взрослым давали 600 грамм хлеба, а
мне принесли большую пайку, ибо малолетним полагалось 800 грамм. У меня в
чемоданчике были конфеты. Сокамерники захлопотали вокруг меня, дали кружку
крепко заваренного чая, кусок балыка, кусок сала и даже яичко "вкрутую".
Весь день я им рассказывал о себе, матери и отце. Они слушали, охая да ахая,
и говорили: "Ну, до чего же дошли, антихристы: малых детей в тюрьму сажают
ни за что".
Вечером после ужина (днем была баланда, сделанная из тука - маленькие
рыбешки, перемолотые на удобрение; баланды никто не ел, так как у всех были
передачи) все собрались около самого пожилого старца, которого звали отец
Андрей, и тихо запели песни. Кстати, они пели не только церковные
песнопения, но и такие песни, как "Вечерний звон" и далее "Как дело измены".
Голоса у них были прекрасные. Акустика в камере тоже. Это производило
колоссальное впечатление.
Двери камеры открылись, и два надзирателя стали слушать пение.
Часов в десять вечера все легли спать. Я, получив койку, матрац и
одеяло, тоже улегся, но долго не мог заснуть; наконец, заснул. Мне снилось,
что отец лежит в гробу в Колонном зале, а я около гроба рядом с Ворошиловым.