"Лео Яковлев. История Омара Хайяма, рассказанная им самим " - читать интересную книгу автора

имени я сделаю исключение: Абу Саад ал-Ганили. Это был учитель математики;
такой же хорасанец, как я, только родом из Герата. Он был скромен и держался
в стороне от жадной и беснующейся своры своих коллег, не изменяя своему
жизненному девизу: "Довольствуйся малым, за которым не следует зло". Личных
достижений в науке у него, можно сказать, не было, хотя он очень гордился
своим объяснением того, как образуется конус: "Он (конус) образуется,-
говорил он,- из прямоугольного треугольника, если одна из двух его сторон,
образующих прямой угол, остается неподвижной, а плоскость треугольника
вращается вокруг нее так, чтобы вернуться в исходную точку".
Абу Саад говорил, что этим своим определением он уточняет
Аполлониуса11. При этом он не знал или забыл, что его определение
принадлежит Евклиду. И вообще, все это - элементарные вещи, но Абу Саад,
во-первых, учился у самого Абу Мухаммада ал-Лайса, а затем у Абу Насра из
Хорезма, а во-вторых, имел в собственности рукописи нескольких старых и
новых математических трактатов и не мешал мне их изучать.
Вообще, на пятнадцатом году жизни я понял, что учителя мне не нужны и
что мне для моего совершенствования в науках вполне достаточно книг. Более
того, в это время я уже сам стал записывать свой первый математический
трактат. Однако пока я только читал, уединившись, я не привлекал к себе
никакого недоброжелательного внимания, но, когда мои соученики и учителя
увидели в моих руках калам и бумагу, я стал предметом их постоянных
презрительных насмешек. Мои записи стали пропадать, мое уединение нарушалось
шумными компаниями, и я был совершенно лишен возможности работать. Только
моя природная уравновешенность удерживала меня от ответных действий,
которыми, допусти я их, я бы уподобился этим скотам, но терпение мое все же
подходило к пределу, и я стал всерьез задумываться о побеге из школы и из
Самарканда, поскольку, как я считал, хакан Ибрахим просто забыл о моем
существовании. Однако вскоре я убедился, что ошибся.
В самый разгар моих раздумий о побеге в Самарканд возвратился Абу
Тахир. Этот молодой человек - он был всего лет на десять старше меня - много
времени провел на службе у хакана в Бухаре. Он получил хорошее образование,
и, когда в Самарканде освободилось место судьи, хакан, к которому уже давно
поступали сведения о всякого рода безобразиях, творящихся в этом городе,
отправил туда для наведения порядка Абу Тахира, наделив его самыми высокими
полномочиями, и, как оказалось, среди особых поручений властителя Бухары
было также приказание посетить школу и ознакомиться с тем, как продвигается
моя учеба.
Абу Тахир прибыл в Самарканд в почетной одежде12 и был в школе уже на
следующий день после своего приезда. Меня он нашел в весьма плачевном
состоянии. Нервы мои были издерганы, и терпение мое находилось на пределе,
но я сразу же почувствовал его ко мне симпатию. Даже в случайно подслушанных
разговорах моих недругов я находил признания моей красоты. "Прекрасный
нищий" или "нищий Йусуф"13 - так они за моей спиной называли меня. Видимо,
не остался равнодушен к моему юному облику и Абу Тахир. Он весьма подробно
расспрашивал меня о моем учении. Наш разговор велся то на фарси, то на
арабском, которым я в совершенстве овладел еще в Нишапуре. Через полчаса
нашей беседы ему стало ясно, что кроме вреда мое дальнейшее пребывание в
этой школе мне ничего не принесет, и объявил управителю школы и учителям,
что волею хакана он забирает меня от них, а я отправился укладывать в
дорожный мешок свои нехитрые пожитки. Важнейшим среди них были мои заметки