"Лео Яковлев. История Омара Хайяма, рассказанная им самим " - читать интересную книгу автора

последних дней жизни Малик-шаха было еще весьма велико, и сын великого
визиря Муайид ал-Мулк сразу же занял место отца. Но внезапная смерть
Малик-шаха внесла смятение в ряды партии Муайида, которым воспользовалась
Туркан-хатун и, опираясь на главу дворцовой стражи и военачальника Аййуба
ал-Казвини, она захватила власть, объявив султаном своего малолетку -
Махмуда, а себя - регентом. Расправиться с остальными детьми Малик-шаха она
не посмела, и представлявший особую опасность старший сын покойного султана
Барк-Йарук вместе с поддерживавшим его Муайидом ал-Мулком были удалены от
государственных дел.
Впрочем, когда Исфахан посетил властитель Египта и было необходимо
продемонстрировать отсутствие внутренних распрей в государстве сельджуков,
на торжественный прием в тронный зал дворца султана был приглашен весь двор.
Присутствовал там и я, как глава ученых. Поскольку малолетнего султана сразу
же отправили спать, прием вела сама Туркан-хатун, и я втайне любовался ее
неувядшей красотой, ее уверенностью и достоинством, с которыми она
руководила этим торжеством. Почетные заморские гости, как я видел, тоже были
очарованы ею. А перед моим внутренним взором то появлялась, то исчезала
обнаженная дерзкая девчонка, бесстыдно раскинувшаяся на моем халате,
брошенном на зеленую траву. Нет, сейчас передо мной была не девчонка. Это
была царица-красавица, волею Аллаха вознесенная высоко над людьми и,
казалось, легко несущая бремя власти.
Вернувшись домой, я долго не мог заснуть от впечатлений и воспоминаний
и не успокоился, пока не написал стихи, зная, что я никогда и никому их не
прочту. В них я обращался к безымянной красавице с лицом, нежным, как
жасмин, затмевающей своей прелестью всех женщин от Китая до Магриба и одним
только своим взглядом покоряющей чужеземных властителей. Анис в эту ночь не
дождалась меня, потому что мысли мои были с другой.
Когда идет передел власти, люди перестают интересоваться состоянием
наук. Да и тот, в чьих руках эта власть оказалась, особенно если она, эта
власть, незаконна, чувствует себя временщиком, и все мысли и усилия такой
личности направлены на то, чтобы удержать и узаконить свою власть.
Весь чиновничий аппарат, работавший при Низаме ал-Мулке с точностью
часов, сейчас погряз в пустой суете, создавая видимость какой-то
деятельности, и, когда я, после двухмесячной задержки выплаты из казны на
содержание обсерватории, пришел в диван, меня стали гонять по кругу, как
мячик, как мальчишку. Я оскорбился и ушел.
На другой день я, вспомнив о своих обязанностях придворного врача,
отправился во дворец султана, втайне надеясь найти там хоть какое-нибудь
влиятельное лицо, способное оказать мне помощь в моих хлопотах об
обсерватории. Но такого лица не оказалось. Некоторые шепотом давали мне
совет обратиться к ал-Казвини, который, по их словам, фактически управляет
государством. Я несколько раз сталкивался с этим напыщенным ослом еще у
Низама ал-Мулка, и он тогда поразил меня своим невежеством и
самоуверенностью. Унизить себя просительным разговором с таким ничтожеством
я бы, пожалуй, не смог, но пока вопрос об этом и не стоял, поскольку, по
дворцовым слухам, он отбыл на несколько дней на восточную границу царства,
где, судя по донесениям, было неспокойно.
Когда я шел в почти безлюдной части дворца, где были покои Малик-шаха и
где еще совсем недавно кипела жизнь, я остановился, погруженный в
воспоминания. Из оцепенения меня вывело легкое прикосновение к рукаву моего