"Лео Яковлев. История Омара Хайяма, рассказанная им самим " - читать интересную книгу автора

лишь советы Ибн Сины, самому же мне Аллах не подарил великого дара творить
чудеса исцеления, каким Он наградил Учителя.
Моя уверенность лишь на миг успокоила ее, и тревога вскоре вернулась к
ней: этот ребенок был для нее больше, чем сыном,- он был символом ее власти
и могущества. И я, дав несколько советов по уходу за больным, вышел к
Муджиру. Мы отправились к Санджару. Там болезнь еще была в полной силе.
Мальчик был в жару, бредил, и лицо его казалось красной маской.
- Что ты скажешь? - спросил Муджир.
- Мальчик внушает серьезные опасения,- честно ответил я ему.
Я всегда помнил слова замечательного врача-нишапурца Абу Сахла ал-Нили,
встречи с которым были незабываемой частью моей юности. Он говорил:
- Врач никогда не врет, ибо ложь - это предательство, а врач не может
предавать.
Еще он сказал:
- Преданность - опора разума, а искренность - это дар.
И эти истины, как и его пронзительная стихотворная строчка: "Я укротил
отчаяньем свою душу", всегда находились при мне. Вот и сейчас они пронеслись
в моем мозгу.
Потом я дал несколько советов ухаживающему за Санджаром слуге-эфиопу,
как облегчать страдания этой истерзанной плоти.
От Муджира я узнал, что заболели также ал-Казвини и еще несколько
командиров дворцовой гвардии. Они, видимо, и привнесли эту болезнь во дворец
из своих походов, и я посоветовал Муджиру немедленно вывезти всех больных
отсюда и разместить их в одной из загородных резиденций. Муджир пообещал
сразу же этим заняться.
Я шел домой, измученный увиденным, и еще раз пожалел о том, что мне не
была дана Аллахом власть над болезнями. Перед уходом я спросил Муджира, не
следует ли мне остаться во дворце, но он сказал, что с больными все время
будут несколько врачей, а если понадобится срочный консилиум, то меня
вызовут.
Когда я на следующий день, не дождавшись вызова, сам прибыл во дворец,
чтобы проведать больных детей, я был оглушен известием о том, что вчера,
вскоре после моего ухода, умер малолетний султан Махмуд и что он, как того
требует Закон, был похоронен до заката солнца, а Туркан сегодня на рассвете
отбыла к своей родне в Бухару.
Я десятки раз перебрал в памяти минуту за минутой свой вчерашний визит
к Махмуду и был абсолютно убежден в том, что Смерть была очень далека от его
ложа. Но я понимал, что восстановить истину у меня нет и никогда не будет
никакой возможности. Так и останется до конца моих дней, как стрела,
застрявшая в моем сердце, воспоминание о моей желанной зрелой красавице -
царице, обнимающей мои ноги, и смутное чувство моей собственной вины.
Такое течение дел означало торжество партии Низама ал-Мулка, и
предпринятая по моему совету госпитализация всех гвардейских командиров за
пределы Исфахана облегчила ей возвращение к власти. Вернувшийся с базара
слуга сообщил мне последние новости: султаном провозглашен Барк-Йарук, а
великим визирем стал сын Низама ал-Мулка Муайид ал-Мулк.
Приглашение к новому великому визирю я получил через несколько дней
после воцарения Барк-Йарука. После обычных приветствий он перешел к
благодарностям, сказав, что дом Сельджукидов никогда не забудет моей помощи
в восстановлении династической справедливости. Но я вежливо отклонил