"Лео Яковлев. История Омара Хайяма, рассказанная им самим " - читать интересную книгу автора

И именно они порождали те самые следствия, из которых состояла моя жизнь.
Получалось так, что Он, Всевышний,- обладатель Причин, а мы превращаем Его
высокие замыслы в житейскую суету.
И даже само начало моей жизни было отмечено Знаком, ибо Кем были
посланы дервиши, по советам которых свершилось мое зачатие? Кто заставил
хакана Ибрахима проехать там, где я торговал старой рухлядью? Кто и почему
наделил меня такой детской и юношеской красотой, перед которой замирали
сердца правителей и вельмож? Почему мне были дарованы разум и память,
выделяющие меня из череды смертных? И так далее: за каждым поворотом моей
Судьбы скрывалась неведомая мне Причина.
Зная Причины, можно было бы предвидеть следствия, но я умозрительно не
мог справиться с этой задачей. Когда ко мне во время этих размышлений
откуда-то прибился кот, избравший меня своим хозяином, я подумал о том, что
он послан мне Всевышним и что, наблюдая за ним, я получу ответ на мучившие
меня вопросы. Однако этот зверь, по-видимому достаточно благородный, если
сам пророк Мухаммад, да благословит его Господь и да приветствует, терпеливо
ждал, пока кот напьется из его кувшина воды, предназначенной для омовения
перед молитвой, принес мне больше загадок, чем ответов. Как я мог объяснить,
почему именно за две недели до Науруза его охватывает страсть, и он от любви
теряет и голову и аппетит, и становится тощим и слабым, только глаза его
горят, как у Меджнуна.
Лишь в одном опыт моего кота оказался мне полезен: я вспомнил рассказ о
великом ас-Шибли56, который говорил, что предельной неподвижности во время
медитации он научился у своего кота, наблюдая за тем, как тот замирает,
подстерегая мышь или птицу. И я стал искать ответы не разумом, а душой,
погружаясь в неподвижность, позволявшую продвигаться на Пути до самых
дальних стоянок, и, когда я находился там, я получал ответы на все мучившие
меня вопросы, но, возвращаясь из этого блистающего мира в наш жалкий мир
людей, я лишь чувствовал открывавшиеся мне истины, не умея выразить их. Знал
я лишь одно, что эти истины скрыты в гармонии окружавшей меня Природы и что
они всегда где-то рядом.
Я почти ничего не записывал. Слово "почти" в данном случае означает
лишь то, что от этого года раздумий осталось только два-три десятка
стихотворных строчек. Когда я чувствовал, что одиночество мое следует
прервать, я заходил к сестре, разговаривал со своими племянниками и
племянницей, иногда рассеянно слушал математические рассуждения зятя.
Решения многих задач, о которых он говорил, казались мне очевидными и не
заслуживающими внимания, но я оставался серьезным слушателем, стараясь,
чтобы Мухаммад покинул поверхность знаний и ушел в их глубины.
Иногда я беседовал со своим слугой-садовником. Он приходил не более
трех раз в неделю и всегда сообщал мне все городские новости. А иногда я
заходил в комнату Анис и наслаждался ее ласками, то робкими, то смелыми,
считая их достойной наградой за мою воздержанность.
А когда этот год философского полузатворничества прошел, у меня
появились ученики. Было их два: один - Абу Абдаллах ибн Мухаммад Балхи,
человек местный, хорасанец, а другой - Абу-л-Маали ал-Майаниджи, приехавший
специально ко мне из Хамадана. Наши занятия проходили в уже упомянутой мной
беседке вблизи руин дома горшечника, и кроме нас на скатерти всегда
присутствовал кувшин вина, три пиалы и несколько свежих лепешек, испеченных
Анис.