"Дмитрий Яшенин. Мушкетер: Кто Вы, шевалье д'Артаньян? " - читать интересную книгу автора

извилистой речки Вологды. Вспоминал мать и отца, благословивших его в
дальнюю дорогу. Вспоминал Старого Маркиза, преставившегося позапрошлой
осенью. Да... жизнь... Кто бы мог подумать, что старик уже после смерти
окажет такое влияние на его судьбу? Что знакомство с ним и долгие годы
ученичества, казавшегося прежде не более чем забавой и приятным
времяпрепровождением, некоторое время спустя приведут его ни много ни мало к
столице российской?!
Нет, если кто и мог о таком подумать, то только не он!
Шурик остановил свои мысли на Старом Маркизе, до мелочей стараясь
припомнить его черты, потускневшие со временем. Он всегда был для него
Старым Маркизом, ибо имя его было слишком экзотичным для русского языка, да
и кому оно было интересно, это имя? До недавнего времени практически
никому...
Оборвав длинную нить воспоминаний, Шурик приподнялся на локте и
прислушался. На лестнице послышались чьи-то шаги. Эта лестница, ведущая на
верхний этаж братского монашеского корпуса, отличалась крутизной и
исключительной скрипучестью, так что любой человек, поднимавшийся по ней,
невольно сообщал о своем визите заблаговременно. Проскрипев по лестнице,
ночной гость вышел в коридор и, подойдя к двери в келью Шурика, распахнул
ее.
- Шурик! Ты здесь, сукин сын?
- Данила Петрович! - воскликнул юноша, отбрасывая одеяло вместе с
тулупом.
- Я, - ответил воевода, переступая порог. В руке он держал
потрескивавший смоляной факел, от которого в келье сразу же стало светло и
которым он тут же затеплил лучину в углу перед образами. - Собирайся,
Александра Михайлович! Время пристало! - распорядился воевода.
От его богатого, красивого тулупа, от высокой шапки и даже от его
густой русой бороды тянуло суровой морозной стужей и разгульной снежной
пургой.
- Уже едем? - спросил Шурик, спешно наматывая портянки и натягивая
сапоги.
- Едем! - ответил воевода, устало приваливаясь на сундук, стоявший
напротив койки. - Сейчас братья только лошадей сменят - и тронемся,
помолясь! - Он внимательно следил за тем, как его подопечный
обувается-одевается. - Узел свой смотри не забудь!
- Не забуду. - Шурик запахнул тулуп, подпоясался кушаком и достал из
сундука, освобожденного воеводой, объемистый узел, крепко завязанный
бечевой.
- Готов, что ли? - Воевода осмотрел его с ног до головы. - Тогда пошли,
однако. Время не ждет! Завтра к полудню в Москве должны быть. Подставы на
дороге уже изготовлены...
- Да ты, сукин сын, рот-то свой по сторонам не разевай! Ты слушай, что
я тебе толкую, а не ротозейничай! - ворчал воевода, недовольно щурясь от
яркого солнца, резвившегося на заснеженных улицах и золотых куполах церквей,
обступивших улицу со всех сторон.
Ворчал он, однако, совершенно безо всякого толку, ибо не было в данный
момент на всем белом свете силы, способной отвлечь Шурика от этой красоты.
Поскрипывая полозьями по укатанному насту проезжей части, сани, в
которых сидели они двое да еще ямщик на облучке, степенно скользили мимо