"Дмитрий Яшенин. Мушкетер: Кто Вы, шевалье д'Артаньян? " - читать интересную книгу автора

куполам Успенского собора.
Стоя позади него, Шурик мял в руках шапку и боязливо озирался. С того
момента как позади их тройки захлопнулись ворота Спасской башни, реальность,
окружавшая его до сих пор, словно растворилась, оставив его в настоящей
сказке. Он не просто приехал в Москву, он очутился в Кремле! В самом ее
сердце! В самом сердце России! В доме Михаила Федоровича Романова, царя всея
Руси! В царском доме!
Честное слово, даже если бы сейчас на крыльце этих вот нарядных
белокаменных палат появился сам государь, Шурик совершенно не удивился бы.
Сейчас он уже вообще ничему не удивился бы!
В третий раз отвесив земной поклон, Данила Петрович повернулся к юноше
и, строго качнув головой, велел следовать за собой. Чувствовалось, что
здесь, под сенью древних кремлевских стен, он порядком растерял уверенность,
присущую ему в Вологде так же, как окладистая русая борода или роскошный
боярский кафтан.
Сопровождаемый Шуриком, оробевшим не в пример сильнее и едва не
наступавшим ему на пятки из боязни отстать, боярин пересек двор, поднялся на
крыльцо одной из палат и, миновав стрелецкую стражу, вошел внутрь. В сенях
(или как там называется передняя в царских палатах) Данила Петрович
остановился и придирчиво осмотрел юношу. Шурик был одет в простой, но
ладный, незаношенный тулупчик, справленный ему отцом на прошлое Рождество,
такие же портки и сапоги, подаренные воеводой непосредственно перед отбытием
из Вологды. Эти самые сапоги, обутые им впервые и долженствующие, по мысли
Данилы Петровича, продемонстрировать хоть какое-то превосходство их носителя
над простолюдинами, по ощущениям самого носителя ничего, кроме дикого,
нечеловеческого дискомфорта его ногам, привычным к мягкой крестьянской
обувке, не доставляли. Требовалась вся сила воли, чтобы сдерживать себя от
желания болезненно морщиться при каждом шаге, когда жесткие кожаные складки
вонзались в натертые уже пальцы, скользили по напрочь уже стертой косточке и
словно крупной теркой обрабатывали воспаленную уже пятку. Впрочем, Шурик
сдерживался, лишь крепче стискивая в руке шапку. Другая рука была обременена
тяжелым узлом, вмещавшим весь его багаж, все пожитки, с которыми он
пожаловал в Белокаменную.
Осмотрев его с ног до головы, Данила Петрович тем не менее недовольно
покачал головой и, отвернувшись, выжидательно уставился куда-то в глубь
помещения. Так и не поняв, что же в его облике не устроило воеводу, Шурик,
однако, почувствовал себя виноватым и, смутившись, мрачно уставился на свои
ненавистные сапоги, лишь краешком глаза посматривая по сторонам. Молчание
повисло в воздухе, ощутимо нагнетая, концентрируя напряженное ожидание...
Ожидание тянулось не менее четверти часа, когда пронзительный визг
петель (неужели даже в царских хоромах некому смазать?!) заставил Шурика
вздрогнуть и поднять голову. Дверь в дальнем конце сеней распахнулась, и на
пороге возник невысокого росточка дьячок с внимательными, остренькими
глазками, в безыскусном сером кафтанчике и с серебряным письменным прибором
на поясе. Данила Петрович встрепенулся и направился ему навстречу. Дьячок
также сделал несколько шагов вперед и поклонился боярину, хотя и не так
низко, как кланялись вологодские служки. Перебросившись с ним парой фраз,
воевода обернулся к Шурику и резким взмахом руки велел следовать за ним.
Дьячок распахнул дверь, и вся троица углубилась в сумрачный коридор без
окон, ведущий, очевидно, в глубь массивной царской хоромины. Тьму разгоняли