"Михаил Яворский. Поцелуй льва " - читать интересную книгу автора

нескольких шагах сзади меня внезапно появился преподаватель. Я уселся рядом
с Богданом, за той же партой, что и до войны. Как и раньше, перед нами
сидели две девочки: Нора, которая постоянно скулила, и Соня с "хвостиком",
которая играла на мандолине в школьном оркестре.
В напряженной тишине ожидания мы изучали нового учителя с головы до
пят. Не было сомнений, кто он такой. С первого взгляда я узнал в нем
"советчика", одного из множества гражданских, которые с недавнего времени
начали прибывать из Советского Союза. Они появились, словно ниоткуда, в тот
день, когда все общественные здания были взяты под охрану. Их легко было
узнать по странной стрижке, мешковатой грубой одежде и тяжелой поступи. В
теплые дни они единственные носили шапки из искусственного меха и серые
ватники. Выглядели они все одинаково.
Войдя в класс, учитель молча смотрел на нас, словно изучая, с
удивлением человека, который открыл полностью новый биологический вид. Было
ему около тридцати - коренастый с широким лицом, коротко стриженными
волосами и безразличными, холодными, словно стеклянными, глазами. В отличие
от наших довоенных учителей, он не имел ни пиджака, ни галстука. В своей
черной облезлой "рубашке", он больше походил на строителя. Назвался он
товарищем Владимиром Максимовичем Смердовым. Отчество для нас звучало
удивительно и старомодно - мы привыкли обращаться по имени и фамилии.
Немного осмотревшись, как бы собираясь с мыслями, он объявил, что
является "гордым строителем коммунизма" и что сегодня уроков не будет. А
теперь нам необходимо идти в спортзал на общее собрание. Новый директор,
товарищ Валерия Ефимовна Боцва выступит с докладом.
Мы встали и пошли за ним.
Спортзал был достаточно большим, чтобы вместить все 12 классов? около
пятьсот-шестьсот человек. Его паркет когда-то тщательно полировали, он
пахнул медом. Уборщик, который этим занимался, использовал только пчелиный
воск. Наше образование базировалось на греческом принципе: "В здоровом теле?
здоровый дух", поэтому у нас ежедневно была гимнастика. Единственным
исключением были воскресенья.
Воскресенья были особыми. Никаких уроков. В восемь утра коротенькая
Служба Божья.
Временный престол соорудили в дальнем углу спортзала. Службу Божью
проводили на старославянском языке, что придавало таинственности, но мешало
пониманию. Ежегодно каждый класс ходил на исповедь и причастие. Исповедовали
нас после полудня, в соборе св. Юра, а причащали в воскресенье в спортзале.
Я не имел ничего против причастия. На голодный желудок кусочек хлеба с белым
вином немного бил мне в голову, и я представлял себя среди белявых
голубоглазых ангелов. Эти ангелы почему-то всегда напоминали Соню.
Но я ненавидел исповедь. Когда в последнюю субботу накануне войны я
встал на колени перед исповедальницей, то не мог вспомнить ни одного греха
за собой. Священник вылупил глаза, критически созерцал на меня через
маленькое окошко, когда я промямлил, что мне не в чем исповедоваться. "Все
мы грешные, сын мой, - сказал он таким голосом, словно это он исповедовался
мне. - Попробуй вспомнить".
Я взаправду не мог, и чем больше он на меня давил, тем больше я
отпирался. Он поднял глаза к небу, словно ища подтверждения, что я вру - еще
один грех. "Ты что-то скрываешь, сын мой?? спросил он, и выпрямившись,
добавил:? Не бойся признаться, Бог тебя простит".