"Уильям Батлер Йейтс. Кельтские сумерки" - читать интересную книгу автора

костлявый старый сборщик податей поднялся, чтобы идти, мой друг сказал: "Ну,
на тот год, глядишь, пропустим еще по стаканчику". "Нет-нет, - был ответ -
на тот год я буду уже в могиле". - "И мне тоже приходилось терять
сыновей", - сказал ему собеседник, тоном примирительным и мягким. - "Не
сравнивай твоих сыновей с моим сыном". И они разошлись, сверкая глазами от
ярости, с горечью в сердце; мало того, не вставь я вовремя нужную пару слов,
могли бы долго еще не расцепиться и спорили бы, долго и зло, о сравнительных
достоинствах мертвых своих сыновей.
В конце концов хозяин стад одержал бы, конечно, победу. Единственный
раз в жизни ему пришлось отступать; я записал с его слов, как было дело. Он
играл с несколькими работниками в карты в маленькой пристройке к большому
амбару, в которой давно когда-то жила одна старуха, совершеннейшая, по
слухам, ведьма. Внезапно один из работников выбросил на стол туза и принялся
безо всякой на то причины сыпать проклятиями. Он говорил вещи настолько
страшные, что все вскочили на ноги, и друг мой сказал: "Тут дело нечисти; в
него вселился чей-то дух". Они кинулись к двери, ведущей в амбар, чтобы
убраться из лачуги подобру-поздорову. Деревянная щеколда словно вросла в
косяк, и хозяину стад пришлось взять пилу, которая оказалась, по счастью,
под рукой, у стены, и пропилить щеколду насквозь; дверь тут же распахнулась,
хрястнув о косяк так, словно кто-то держал ее, а потом толкнул что было сил,
и они со всех ног побежали оттуда вон.

ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Как-то раз один из моих друзей сидел у хозяина стад и делал с него
набросок для портрета. Старикова дочь сидела рядом, и когда речь зашла о
любви и о постели, она сказала: "Слушай, отец, расскажи ему про ту свою
любовь". Старик вынул изо рта трубку и сказал: "Никто и никогда не женится
на женщине, которую он любит, - и далее, с усмешкой: - Их было человек
пятнадцать женщин, которые нравились мне больше, чем та, на которой я в
конце концов женился", - и он принялся перечислять имена тех женщин. А потом
стал рассказывать, как, будучи совсем еще молодым парнишкой, работал на деда
своего, отца матери, и как его даже называли в те времена (мой друг забыл,
как оно так вышло) именем деда - ну, скажем, пусть это имя будет Доран. У
него был тогда закадычный друг, назовем его Джон Бирн; и вот однажды они
отправились оба в Квинстаун, куда должен был подойти эмигрантский корабль -
Джон Бирн собирался отплыть на нем в Америку. Прогуливаясь по пирсу, они
обратили внимание на странную группу из трех человек: на скамье сидела
девушка и плакала, а перед нею ссорились двое мужчин. Доран сказал: "Я,
кажется, знаю, в чем дело. Вон тот человек - ее брат, а тот - ее любовник, и
брат отправляет ее в Америку, чтобы только она не досталась любовнику.
Господи, как она плачет! но знаешь, мне кажется, я смогу ее утешить". Как
только любовник и брат отошли куда-то, Доран тут же принялся перед нею
прохаживаться и приговаривать: "Хороший денек сегодня, а, мисс?" - или
что-то вроде того. Чуть времени спустя она ответила ему, и вскоре они уже
болтали все втроем. Эмигрантского корабля ждали не один день; и они втроем
катались по городу на империалах омнибусов, в невиннейшем и самом что ни на
есть счастливом расположении духа, и любовались всем, чем только можно было
в Квинстауне полюбоваться. Когда корабль наконец пришел, Дорану пришлось
сказать ей, что он в Америку не едет, и она рыдала по нему куда отчаянней,