"Уильям Батлер Йейтс. Кельтские сумерки" - читать интересную книгу автора

пришел, говорит, к нему как-то вечером джентльмен, он был его лендлорд и как
раз незадолго до того помер. И позвал он его с собой, надо было с кем-то там
драться. Пришли они на место, а там стоят два войска, и все как есть фэйри,
и в чужом войске тоже был живой один человек, с ним-то ему и надо было
драться. Они и принялись друг за друга, только искры из глаз полетели, и он
того, другого человека, положил, и тогда войско с его стороны как крикнет
все разом, а его отпустили домой. Прошло года три, и вот однажды резал он в
лесу лозняк; видит, идет к нему Амадан. А в руках у Амадана был какой-то
сосуд, сиявший так, что парень буквально глаз от него отвести не мог; но тут
Амадан спрятал сосуд за спину и побежал к парнишке-то бегом, и сам страшный
такой и огромный, что твоя гора. Парнишка повернулся и тоже - давай Бог
ноги. Тогда Амадан как зашвырнет в него этим сосудом-то, сосуд разбился, и
грохоту было на весь лес; я не знаю, что там было, но только парнишка с тех
пор спятил. Он потом жил еще, истории всякие нам рассказывал, но только
дурачок стал, как есть дурачок. Он все думал, мол, Амадану-то не по нраву
пришлось, что он того человека так отмутузил, и боялся еще напасти какой-то,
что-то на него такое могло вроде как найти".
А старуха из Голуэйского работного дома, та самая, у которой есть свои
какие-то соображения насчет Королевы Мэйв, сказала мне недавно:
"Amadan-na-Breena, он каждые два дня меняет облик. То он идет, глянешь со
стороны, ни дать ни взять молоденькай парнишка, а то обернется вдруг тварью
какой ужасной, и вот тогда-то берегись. Мне тут сказали не так давно, что,
мол, кто-то его подстрелил, но я-то думаю - кто ж его такого и застрелит?"
Я знаю человека, который все пытался вызвать перед мысленным своим
взором Энгуса, древнеирландского бога любви, поэзии и вдохновения, - того
самого, что превратил четыре своих поцелуя во птиц, и вдруг перед ним возник
из ниоткуда образ человека в шутовском колпаке с бубенчиками, образ этот
становился все отчетливей и ярче, а потом шут заговорил и назвался
"посланцем Энгуса". Знавал я и другого человека, духовидца, и в самом деле
весьма одаренного, которому явился как-то раз одетый в белое дурак в
волшебном саду, где на деревьях росли вместо листьев павлиньи перья, а когда
дурак дотрагивался до цветов рогами шутовского своего колпака, цветы
открывались, и в них, внутри, были маленькие человеческие лица; в другой раз
он увидел того же белого дурака у пруда, тот сидел и улыбался, а из пруда
выплывали один за другим образы прекрасных женщин.
Что есть смерть, как не начало мудрости, и красоты, и силы? и что есть
безумие, как не один из видов смерти? На мой взгляд, нет ничего необычного в
том, что многие числят дурака с сияющим сосудом в руках - а в сосуде том
колдовское некое зелье, или же мудрость, или же сон - "в каждом ихнем доме".
Вполне естественно также, что "в каждом доме" должна быть королева и что о
королях слышать, приходится крайне редко, ибо женщины куда способнее к той
мудрости, которую древние народы считали, а многие "дикие" племена и поныне
считают единственной истинной мудростью на свете. Личность, основа всякого
нашего знания, безумием разбита на куски и забывается в пылу внезапного
женского чувства, а потому дуракам достаться могут ненароком, а женщинам и
достаются часто осколки, отблески великого некого знания, к коему здравый
смысл приходит разве что в конце долгого и мучительнейшего из путешествий.
Тот человек, который видел белого шута, сказал однажды о знакомой своей,
отнюдь, кстати, не крестьянке: "Будь я способен видеть так, как видит она, я
бы давно уже постиг всю божескую мудрость, а ей же до ее видений просто нет