"З.Юрьев. Тонкий голосок безымянного цветка" - читать интересную книгу автора

уверить, голубчик, очень приятно. Увы, не все это, глупцы, понимают.
В Александре Васильевиче появилась какая-то уверенность, он как будто стал
выше, перестал трепетать. Я почувствовал, что потянулся к нему.
Сумасшедший не сумасшедший - мне было покойно с ним, и в его присутствии
мысли о ночных кошмарах казались далекими и нереальными, как полет на
Марс. Но то работали инстинкты. Разум же, натренированный в логических
объяснениях, фыркал: как же, поможет он тебе! Поможет, если сползешь к
нему, туда, где беседуют с горшками и извиняются за единственную рюмку
перед какими-то растениями.
И опять кухонная свара в душе: инстинкты на разум. Я вздохнул. Бутафор
проницательно посмотрел на меня и вдруг тоненько захихикал.
- Представляю, о чем вы сейчас думаете,- сказал он.
- = Это нетрудно,- пожал я плечами.
- Вы не пытаетесь спорить со мной, не высмеиваете мои рассказы о зеленых
друзьях, - он кивнул на растения,- а это значит, вы считаете меня
ненормальным. - Я промолчал, и Александр Васильевич несколько раз кивнул.
- Это и немудрено. Если бы вы умели слышать их голоса, вы бы не были
одиноким человеком. А раз вы не знаете, что растения - это живые существа,
которые умеют любить, страдать и ненавидеть, то я вам должен казаться
выжившим из ума болтуном, сумасшедшей кочерыжкой. Так? - Александр
Васильевич метнул в меня лукавый взгляд и чему-то весело кивнул.
Я промолчал. Я стоял на качелях, и линия горизонта то поднималась, то
опускалась. Одно мгновение уверенность, что передо мной тихий помешанный,
была бетонно-непоколебимой, взмах качелей - и бетон давал трещины. Это
было неприятно, голова шла кругом. Может быть, встать, извиниться и уйти?
Наверное, так и нужно было бы сделать, но мысль о пустом моем склепе была
еще неприятнее.
- А откуда вы знаете, что я одинокий человек? - угрюмо спросил я.
- Это сразу же видно, милый Геночка. Одинокие люди очень жесткие и почти
не светятся.- Александр Васильевич смущенно хихикнул.- Вы меня простите, я
объяснить как следует не умею. Знаете, это как музыка. В голове звучит -
стройно так, красиво, верно. А захочешь пропеть - и такое мяуканье
выходит, что оторопь берет: как можно так испохабить музыку. Вот я сказал
жесткий. А ведь это не то слово. Не жесткий, а...- мой хозяин недовольно
потер ладонью лысинку. - Может, сухой, а? Но не и поведении, а в душе.
- И вы эту душу видите? - соскользнул я на привычную ироническую колею.
- А как же, милый Геночка! А как же! Я не знаю, как это выразить
понаучнее, может, это надо называть не душой, а как-то иначе, но вы меня
понимаете. Душа обязательно светится. У всех по-разному. У добрых людей, я
заметил, свет посильнее. Злые еле мерцают. У одиноких душа как бы прикрыта
колпаком, и свет выходит, тоже притушен. Только не все почему-то видят это
свечение. Я вот думаю, может, люди просто не присматриваются как следует
друг к другу? А? Вы как считаете?
- Насчет свечения душ не знаю. Не замечал. Но присматриваемся мы друг к
другу мало. Тут я спорить с вами не буду. Ну и что же, вы, значит,
определили, что я одинокий человек?
- Да вы не обижайтесь, Геночка. Я вас, дружочек, ни обидеть, ни уязвить не
хочу. Но если разговор этот вам в тягость, молчу. Молчу.
Я ничего не ответил. А действительно, в тягость ли? Я был словно
парализован. Я даже не мог ответить себе на этот вопрос. Я вспомнил, как