"Зиновий Юрьев. Кукла в бидоне" - читать интересную книгу автора

- Пока достаточно, Иван Александрович, - вежливо сказал Шубин и
усмехнулся про себя: человек обращается с просьбой о помощи, а держится так,
словно сделал большое одолжение, придя на Петровку. Но десять лет работы в
уголовном розыске научили его не торопиться с оценками людей, с которыми он
сталкивался, и тренированный мозг лишь накапливал информацию, послушно
избегая до поры до времени превращать ее в окончательные мнения.
- Польских Павел Антонович, - с готовностью выпалил второй, как только
Шубин поднял глаза от листа бумаги. - Тысяча девятьсот тридцатого года
рождения, русский, беспартийный, женат, директор продовольственного
магазина.
- Прекрасно, - сказал Шубин, - так за что же вам нужно оторвать руки,
Павел Антонович?.. Вы не возражаете, Иван Александрович, если начнет ваш
товарищ?
Из директора, судя по началу, детали происшествия выдирать, словно
гвозди из доски, не придется. Говорлив, возбужден, по-видимому, старается
произвести хорошее впечатление.
Гримаса на лице режиссера стала еще кислее и брезгливее. Он медленно
вытащил платок, аккуратно развернул его и с каким-то вызывающим достоинством
оглушительно высморкался.
- Мы договорились встретиться с Иваном Александровичем в четыре часа
около гастронома на улице Правды, - быстро заговорил Польских. - Я его почти
не ждал, может минут пять. Ну, он подъехал, я подошел к его машине. Он вышел
из машины. Мы поговорили несколько минут. Он дал мне деньги. Сто пятьдесят
рублей на дубленку. Давно просил меня достать где-нибудь. В это время к нам
подходит какой-то человек в рабочей одежде, грязный довольно-таки, не то
узбек, не то таджик, и обращается на ломаном языке. Где, говорит, здесь...
как он сказал, Иван Александрович?
- Минялный касс... Что-то вроде этого.
- "Зачем, говорю, тебе этот касс?" - "Да вот, говорит, хочу узнать,
берут там такие облыгаций..." Тут он запускает руку за пазуху и вытаскивает
несколько штук облигаций трехпроцентного займа... мятые такие... "Я,
говорит, малограмотный, плохо разбираюсь". И по-русски говорит ужасно, еле
можно разобрать, что он хочет сказать. И все нервничает, оглядывается,
дергается весь...


ГЛАВА 2

Октябрьский хмурый день, казалось, сочился влагой. Грязно-желтые листья
липли к мокрому асфальту мостовых и тротуаров. Лица у прохожих были
сумрачны, как этот скупой на свет день.
И настроение у Ивана Александровича Вяхирева было под стать погоде.
Утром заместитель министра довольно-таки нелюбезно напомнил ему, что
министерство - не студия художественных фильмов и что пора ему, Вяхиреву,
понять специфику их работы. Болван... Специфика... Что он понимает, этот
чиновник... Кому выговаривать? Человеку, поставившему такие картины!
Впрочем, где теперь их только нет, этих чиновников! А на его старой студни
разве их нет? Кишмя кишат. Ему, Вяхиреву, два раза подряд дать четвертую
категорию за прекрасные фильмы... И намекнуть, что вряд ли он сможет, видите
ли, впредь быть постановщиком... Скоты бездарные! Талант, талант, новые