"Виталий Забирко. Право приказа" - читать интересную книгу автора

хоть и теряя скорость, уходить от супермассы.
Переход границы диафрагмы оказался мучительным. Скорость лайнера упала
практически до нуля, и я даже видел, как радужная пленка диафрагмы возникла
передо мной прямо из экранов, вошла в меня и словно вывернула наизнанку. Как
я еще остался стоять на ногах, не знаю. Но когда пришел в себя и смог хоть
что-то соображать, то увидел в обзорные экраны, что лайнер находится за
границей диафрагмы. Мало того, он по-прежнему уходил от супермассы. С
небольшой, почти черепашьей скоростью, какие-то метры в минуту, но уходил!
Вышла соринка из Глаза...
На дисплее замигала красная надпись: "Авария в двигательном отсеке!!!" -
сжег-таки Нордвик двигатели...
Я посмотрел на него. Нордвик неподвижно сидел в кресле, пустыми глазами
уставившись в пульт управления. На его вдруг обострившемся лице ощутимо
быстро высыхали крупные капли пота. Я поморщился и тут же чуть не вскрикнул
от боли. С трудом передвигаясь на ватных ногах, направился в душевую. К
счастью, там нашлась аптечка. Я снял боль и кое-как ретушировал кровоподтек,
заливавший почти всю правую половину лица... К сожалению, я не
врач-косметолог, и добиться полного рассасывания кровоподтека мне не
удалось. Он разлился по щеке сине-желтым пятном и, как я ни старался, в нем
только больше появлялось зелени. Тогда я оставил синяк в покое, содрал с
себя одежду и забрался под душ.
Когда я вышел из душевой, Нордвика в рубке уже не было. Переднюю панель
на компьютере он закрыл, но как-то небрежно, неаккуратно - из-под нее
змеились по полу те самые белесые червеобразные провода нейроуправления,
вызывавшие какое-то гадливое чувство. Очевидно, он просто отпустил
кронштейны панели" и она упала, придавив провода.
Неприкаянно побродив по рубке, я попытался пройти в пассажирский отсек,
но перепонка двери оказалась заблокированной. Тоща я открыл дверь в
пилотский информаторий. За перепонкой оказалась вторая, светозащитная, и я
просунул в нее голову. И чуть было не отпрянул от грохота взрыва,
швырнувшего мне в лицо комья земли. В информатории шел фильм. Старинное
кино, квадратом экрана светившееся на стене.
Фильм был о войне и, наверное, игровой. На экране, за бруствером окопа,
стоял военный в длинной шинели и папахе (наверное, генерал - я в этом слабо
разбираюсь) и смотрел на поле боя в странный, похожий на перископ, бинокль,
установленный на треноге. Рядом с ним стоял второй военный, в туго
перетянутом полушубке и в каске. Очевидно, его офицер.
Я уловил только конец фразы, которую офицер говорил генералу:
- ... Вы забываете, что они не только солдаты, но и люди. Что у каждого
из них есть матери, жены, дети...
Генерал резко повернулся к офицеру. Лицо его было суровым и решительным,
как и положено генералу во время боя.
- Если я буду помнить, что у каждого из них есть матери, жены и дети, -
жестко обрубил он, - то я не смогу посылать их на смерть! Я всмотрелся в
темноту информатория. В углу, в мигающем свете экрана, отблескивала лысина
Нордвика.
Я отпрянул назад и с треском захлопнул за собой перепонку двери. Ишь, с
кем себя сравнил! Генерал!.. Я прошагал через всю рубку и с размаху сел в
кресло пилота. Командир! Он, видите ли, имеет право посылать на смерть! В
моей голове стоял полный сумбур. Я, конечно, понимал, что своей смертью