"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

Принадлежал он к той довольно распространенной разновидности людей,
которые не имеют угла и самим своим существованием как бы подтверждают,
что роду бесприютных никогда не будет изводу, ведь даже в землях, где было
людей маловато, почему-то получалось так, что хижин для людей
насчитывалось еще меньше, эта же великая земля имела людей огромное
множество, из чего уже само собой получалось, что напрасны попытки
обеспечить их крышей над головой, и, быть может, это для них было и лучше,
потому что они имели перед собой мир широкий, а над собой - безбрежное
небо и уже хотя бы в этом равнялись с богом, обо всем остальном не
говорим.


Немой прибрел в этот край ниоткуда и должен был бы шествовать себе
дальше, воспользовавшись этим Мостом, который мог стать для него переходом
к чему-то лучшему, а возможно, и наоборот - к худшему, мостищан это не
касалось. Они не знали ни о ком ничего, их не занимало, немой это, глухой,
калека или заика, они знали свой Мост, охраняли его, тем самым охраняя
себя, прохожие и проезжие нужны были, чтобы лупить с них мыто, а не в
качестве предмета для размышлений; ясное дело, самый суровый воин не мог
удержаться, чтобы не ущипнуть, а то и прижать в темном закутке
какую-нибудь пышную молодицу или дьявольски хорошенькую девушку, которая
должна была пройти мимо него, но такие поступки относились здесь также к
явлениям бесследным, мимолетным, - все кончалось, все проходило, все
пролетало мимо охранников Моста, как вода мимо рыбины и как ветер мимо
дерева.
Немой нес на руках девочку. Правда, еще слишком маленькую, чтобы ее
ущипнуть, слишком крохотную, чтобы она была замечена самым пристальным
глазом стражей. К тому же у прохожего была такая ярость во взгляде, что с
ним никто и не стал бы связываться. А раз уж идет, так пускай себе идет,
даже без пошлины за мост. И о том, что он немой, тоже никто бы не знал.
Но именно в этот момент на Мосту случилось происшествие. Ехали
навстречу одна другой две телеги. Богатый купеческий повоз пароконный с
одной стороны, а с другой - убогий оратай на деревянном возке, который
тащила изможденная кляча пепельно-серой масти, пузатая и раскоряченная, со
слезящимися глазами, с опущенными мохнатыми ушами, будто у пса-ленивца.
Убогость лошаденки не так била в глаза, как убогость возка оратая. Это
была беспорядочная куча старого, истлевшего дерева, связанного где
веревками, где лыком, а где и просто лозой, колеса, будто четверо неродных
детей, были все неодинакового размера, ни одно из них не было совершенно
круглым, из-за чего возок подпрыгивал и покачивался из стороны в сторону
даже на ровном месте; все в нем словно бы ехало в разные стороны, все
скрипело, содрогалось, угрожало рассыпаться в любой миг; колеса
вытанцовывали каждое на свой лад, каждое в полнейшей несогласованности с
другими; оратай, видимо, знал странный нрав своих колес, поэтому обе оси в
возке были длинные-предлинные, они торчали далеко в стороны, чтобы дать
разгон и полнейшую свободу колесам в их пьяном раскачивании и шатании;
лошаденка словно бы и тянула возок вперед, но одновременно он ездил и
поперек моста, болтался туда и сюда, вправо и влево, и если бы кто
посмотрел на него некоторое время, то подумал бы, что оратай пьян как
ночь, и лошаденка его перепилась, и возок тоже словно бы пьяный. Зато