"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

Ежели снег и проникал туда, сквозь окошки-бойницы, его легко было
выгребать, сам Воевода любил проезжать в сильнейшую метель по этому
крытому проезду, присматриваясь к тому, как чистят снег на мосту, кладя
крест перед иконами Николая - спасителя на водах, этими иконами были
украшены обе стены проезда. Мостовик верил в силу святого Николая, много
лет упорно собирал иконы с его ликом, об этом пристрастии Воеводы знали
многие, кое-кто, стараясь задобрить хмурого стража моста, в особенности же
если хотел провезти что-нибудь недозволенное или стремясь хотя бы чуточку
уменьшить для себя пошлину, раздобывал какую-нибудь особенную икону, чуть
ли не из самой Византии, бывало, что и в драгоценном окладе, в серебре или
золоте, такому подарку Воевода всегда был рад почти открыто, хотя и не
любил выдавать перед людьми того, что происходит у него в душе; в конце
моста с древнейших времен поставлена была часовенка, в которой тоже висел
образ Николая - спасителя на водах, образ самый большой и драгоценный,
перед ним Воевода простаивал в молитве долгие часы, бил поклоны перед
святым, что-то нашептывал ему своими высохшими злыми губами. Неизвестный
богомаз писал святого Николая словно бы с самого Воеводы Мостовика. Точно
такая же седина, такой же желтоватый цвет лица, упрямство во взгляде,
дорогой наряд, расцвеченный драгоценным камнем, гневно приподнятый палец в
вечной угрозе. А может, это Воевода, в своей привязанности к святому и в
непоколебимой своей вере в его всемогущество, со временем стал похожим на
него, подобным Николаю во всем, сам того не замечая, ибо не мог и не умел
взглянуть на себя со стороны, взгляд его никогда не был направлен на
самого себя, ведь он стоял над всеми. Воевода был убежден, что все
развалится в тот же миг, как только он оставит мост без присмотра, не
будет подгонять, призывать к твердости, к выдержке, к жертвам. Собственно,
он и от святого Николая требовал жертв, чудес и терпения ради своего
пребывания на мосту, не обещал, кажется, святому ничего, только просил у
него, требовал, выканючивал, потому что мост должен был стоять любой
ценой, его нужно было охранять и от врагов и от поджогов, и от бурь, и ото
льда, и от снегов.
Берегли - и мост стоял.
Работать на мосту должны были все, кроме Воеводы (хотя он считал, что
работает там больше всех) и его жены. Даже малышей заставляли работать,
бороться со стихиями, и каждый мостищанин, вырастая, уже хорошо знал, как
и что нужно делать в случае пожара, метели, ледохода, вражьего нападения.
Никто не отваживался нарушать издавна установленный порядок, потому что
каждый сознавал: от его старательности и усилий зависит устойчивость
моста, а следовательно, и его собственное благополучие, потому что никто
из мостищан не мог представить себя где-либо, кроме этого места,
хлопотного, опасного, многотрудного, однако, в конечном счете,
счастливого.
Но вот пришел к ним человек не менее странный по своему образу жизни,
чем они сами, и хотя он вовсе не походил на них, хотя самим своим бытием
представлял образец плохой и даже вредный, как для Воеводы, так и для
мостищан, но, наверное, так уж суждено было, чтобы Воевода - о диво! - не
прогнал его, а позволил остаться в Мостище, даже более того: приблизил его
к себе так же, как Немого, хотя, казалось, напрасно было бы ждать от этого
бродяги чего-либо путного.