"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

Реки, наскакивали и налетали то с киевской стороны, то с черниговской, а
Мостовик стоял как бы разодранный, как бы разделенный на части между двумя
берегами, он принадлежал и одному берегу и другому, обреченный соединять
несоединимое, примирять непримиримое, удерживаться меж двух огней и не
гореть, стоять на водах и не тонуть. Имея мост, легко выходить сухим из
воды, но живым из огня - это требовало от человека незаурядного умения.
Яростно состязались за Киевский стол чуть ли не со дня смерти
Владимира Мономаха Мономаховичи и Ольговичи, и могло даже показаться, что
спор этот родился между двумя княжескими гнездами с момента сооружения
моста через Днепр. Ибо сколько стоял мост, столько же и дрались князья за
Киев. Хватало бы одного только Мономаховича - Рюрика Ростиславовича, с его
неистовостью и неверностью, а еще ведь прискакивал сюда и Роман Галицкий,
и упорно по-воловьи двигался на Киев, не брезгая даже половецкой
поддержкой, черниговский Всеволод Чермный, а юный Даниил Галицкий, идя на
татар под Калку, разве же не сворачивал на мост, чтобы взглянуть на это
подкиевское чудо, и разве не пугал Воеводу так же, как все его
предшественники - князья более пожилые и почтенные, князья, властвовавшие
много лет и скоропреходящие, родовитые и безродные, но все это были
князья, и они присматривались не столько к мосту, сколько к Воеводе, и
каждый раз возникали одни и те же вопросы. А кто ты такой? А по какому
праву? А кто тебя поставил? А с каких пор?


Воеводе оставалось только одно: трись у стремени княжеского
согбенно-угодливо и предупредительно, заботься, чтобы люди твои встречали
князя, как пчелы матку, - и все равно не спасешься от придирок словесных,
а слово княжье, как известно, все равно что и дело, даже хуже, потому что
имеет в себе угрозу неосуществленную и, стало быть, неприятно
двусмысленную для человека, который себя уважает. И как дом подпирается
основанием, а мост - опорами крепкими, так и Воевода у моста мог
подпереться не только людьми, не только посулами князей мимопроходящих и
скоропреходящих, но и чем-то постоянным, неизменным, вечным. Могла это
быть грамота от первых князей, и Мостовик имел какую-то грамоту,
обретенную еще его предшественниками, но не умел прочесть ее, да и мало
кто из князей мог это сделать, или же просто не хотели, или не имели
времени, а только все докапывались: почему здесь стоишь, кто поставил?
Стрижак был бы человеком для подтверждения. Воевода с мрачной
неторопливостью прикидывал, как следует одеть своего нового прислужника,
какие облачения приготовить для него, какие меха и сукна для пущей
важности, - и не без тайного удовольствия отмечал про себя, что на эти
кости можно бы нацепить множество всякого добра. Нравились Воеводе и
словесная развязность Стрижака, и его наглая самоуверенность. Проходимец и
голодранец, зато, вишь, имеет что-то в башке и, видать, знает себе цену,
ибо мелет языком уж и вовсе несуразности или же дерзости.
- Будешь иметь здесь все, - снова повторил Мостовик, уже открыто
гневаясь и даже стремясь нагнать страху на Стрижака.
- А подтверждения? - нахально вытаращился тот. - Залог?
- Залог - слово мое. Воеводское.
- Что слово? Даже в святительских устах слово так и этак
поворачивается. Евангелисты о господе нашем Иисусе Христе рассказывают - и