"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

расчесывать волосы, и ничего другого, кроме этого, для нее не существует.
Может смотреть тебе в глаза неотрывно. Может ходить обнаженной по зеленому
лугу; мягкая трава под ногами и щекочущие объятия ветра - и уже достаточно
для нее.
А он? Разве он не такой же? Он тоже принадлежал больше к миру
женскому, с его привязанностью (или же предназначением) к неподвижности,
чем к беспокойному мужскому роду. Разве мучился Немой мыслью, разве убегал
от этого зелено-голубого мира когда-нибудь и куда-нибудь, разве нужно было
ему что-нибудь еще?
Но после того налета мужей на его шалаш на рассвете установившийся
быт нарушился, в Немом словно бы что-то надорвалось, опостылели родные
места, он знал, что не будет больше здесь счастлив, он бросился в
странствия, но через некоторое время вынужден был возвратиться, хотя и не
ведал - до поры до времени, - зачем он это сделал.
Возвратился он не в свое родное село в плавнях, а в село Зареченское.
Украдкой пробрался в те кусты за хижиной, где ему показывали его девочку,
его дитя. Чего он хотел? Кого жаждал увидеть? Сам не знал.
Притаился в зеленых зарослях. Это было на рассвете ранним летом,
когда цветет бузина, и молнии бьют в цвет бузины, и свет, словно цвет
бузины, наполнен тревожным ожиданием ливня. Немой был равнодушен к цвету
бузины, - цветы возвышались где-то над ним и пахли остро и сладко, а он
сидел и ждал, сам не ведая, чего он ждет.
Вот вышел мужчина с веслом, спустился к реке, затем появилась она,
его единственная, самая дорогая, но появилась не для него, а буднично
пошла к колодцу за водой. Пошла возмутительно спокойно, не ощущая, что он
ждет ее в кустах, в зарослях бузины, не взглянула в его сторону, не повела
даже бровью, так, словно Немого уже не было и не могло здесь быть никогда.
Такое невнимание разъярило Немого, он внезапно был охвачен решимостью
сделать что-то неприятное и неожиданное для самого себя, порывисто вскочил
в дом, схватил ребенка, который еще спал, крепко прижал его к груди и
легко, пружинисто, изо всех сил побежал.
Видел ли его кто-нибудь или нет, трудно сказать. Как бы там ни было,
догнать Немого все равно никто не сумел бы, а поймать - тем более.
Он снова пошел вдоль берега Реки, потому что не мыслил себе жизни
вдали от нее, оторванным от нее. Река была для него матерью, отцом,
семьей, очагом, целым миром, казалось ему, что люди могут жить только
здесь, и хотя у него были все основания опасаться людей после всего, что с
ним произошло, но уйти куда-нибудь от Реки у него не было сил.
Вот так в своих странствиях дошел он до Мостища и остановился у
моста, стал на службу к Воеводе.
Вначале ему казалось: ничто не изменилось. Та же самая Река, тот же
самый зелено-голубой мир, все привычное и прекрасное, даже коней все так
же много, а может быть, даже еще больше, хотя здесь кони были не такие
быстроногие, отличались дебелостью, откормленностью, какой-то словно бы
окаменелостью, потому что предназначены были они не для бега, а для
сторожевого стояния перед мостом и для держания на себе так же окаменевших
в угрожающей неподвижности стражей моста.
Сначала казалось: все силы его памяти освободились от недавнего
прошлого и направлены будут на новое, внося облегчение в душу. Но память
снова сосредоточилась на прошлом, чтобы не утратить в нем ничего, и это