"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

обыкновенное насыщение, как у Положая, ничего общего с обжорством Мытника,
- женщина ела рыбу с такой же привлекательной непринужденностью, как,
скажем, если бы собирала она губами вишни с ветки или просто целовала бы
лепестки облюбованного цветка. Немой обескураженно смотрел на Первулю,
забыл о своем карасе, которого беспомощно держал в руке, лишь немного
погодя, спохватившись, что его восторженность может быть замечена
Положаем, да и самой женщиной, он наклонился над рыбиной, не переставая
украдкой наблюдать за Лепетуньей, которая, как ему показалось,
превосходила все виденное им до сих пор.
Разумеется, он не мог слышать, что Лепетунья, быстро и красиво
расправляясь со своим карасиком, ни на миг не умолкала и, сосредоточенная
в своей говорливости, не могла заметить чрезмерного любопытства,
проявленного к ней со стороны Немого. А Мытник и Положай, в свою очередь,
пропускали мимо внимания и слова женщины и смущенность Немого, - для них
вполне достаточно было карасей, и уже когда обглодана была последняя
косточка и выброшена вниз, в Днепр, Мытник самодовольно вздохнул, а
Положай для приличия вспомнил, что он же еще и отец и, значит, должен
заботиться о сыне, поэтому крикнул мальчику:
- Маркерий, съешь-ка своего карасика!
Мальчик, видимо хорошо зная, что отцовские слова ни к чему,
собственно, не обязывают, вприпрыжку носился по мосту, заглядывая то сюда,
то туда, постреливая быстрыми темными глазенками и обращаясь с жареным
карасем так, будто это была выстроганная из дерева игрушка.
Если поведение мальчика вполне укладывается в привычные для такого
возраста рамки, то его имя нуждается в объяснении. Потому что среди
мостищан, где каждый человек выполнял определенные обязанности на мосту,
отчего в большинстве своем происходили и их имена, слово Маркерий казалось
чужим и непонятным. А откуда берутся слова? Пока не появился в Мостище
Стрижак, который в дальнейшем будет доказывать, будто слова идут от бога
или же, по крайней мере, от Воеводы, здесь господствовало убеждение, что
слова не берутся ниоткуда, что они существуют вечно, всегда одни и те же,
количество их не увеличивается и не уменьшается, а люди пользуются ими в
зависимости от потребности, применяя то одни, то другие, одни на время
забывая, другие - вспоминая, - так оно и ведется испокон веков.
Но вот падает на Мостище словно бы с неба чужое и непонятное имя
Маркерий, оно уже живет среди них, потому что отдано сыну Положая и
Первули. Заслуг Положая в этом деле нет никаких, поэтому говорить следует
лишь о женщине.
Первуля, вопреки ее имени, которое должно было бы свидетельствовать о
ее первородстве, была не первым, даже не вторым ребенком, а только третьим
у своих родителей. Но ей повезло - у нее был веселый отец. Это был
мостищанский торговый человек, который, служа Воеводе, часто бывал в
Киеве, а то и дальше, много ездил по свету, много видел людей, обладал
щедрой фантазией, был убежден в своей незаурядности на этом свете,
поэтому, когда появилась у него дочь, он назвал ее пышно, чуть ли не
по-боярски или по-княжески: Первослава. Ибо первая, и должна была бы
прославить его род. После дочери ждал он сына, но на свет появилась еще
одна дочь. Немного огорченный, он еще не утрачивал надежды. Беззаботный
отец решил отнестись к божьему дару с соответствующим юмором и назвал
вторую дочь так: Первица. Объяснение было очень простое: раз родилась