"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

как женщина, потому и женился на ней Положай, а кроме того, подтолкнула
его на этот шаг глубоко затаенная хитрость: он считал, что женщина своей
разговорчивостью надежно оградит его от людской назойливости и у него
будет спокойная жизнь, столь необходимая для его медленной, чуточку даже
сонной натуры.
Положая не обескуражила даже выдумка Лепетуньи об их мальчике, -
пускай себе болтает глупая женщина, никто ее не будет слушать. В своей
уступчивости он пошел так далеко, что позволил назвать ребенка Маркерием.
Если поверить Лепетунье, то все случилось в грехе, хотя и был этот
грех сладким и незабываемым.
Проходил по мосту какой-то князь, но не киевский великий и не
черниговский. Это был какой-то маленький князек, окраинный, но все равно -
князь, была у него жена, были отроки писаной красоты, были мечники,
лучники, стяговики и гусляр, красавец отрок, с огненным взглядом,
красногубый, сильный, с пальцами одинаково жадными к струнам на гуслях и к
девичьему стану, ибо никто не умел так обнимать, как умел этот гусляр,
названный как-то мудрено - то ли Маркерий, то ли Миркерий, то ли, быть
может, Меркурий. Запомнилось Маркерий, да так и осталось навсегда в
Мостище. Шел Маркерий со своим князем на рать, а может, возвращался домой.
Все едино, судьба дружинника печальна и грозна. Возможно, где-нибудь
убьют, а то и в плен к половцам поганым попадет. Женщине всегда хочется
утешить воина. А Лепетунья была женщиной во всем. Легко сошлась с
Маркерием. Одна ночь, а может, только вечер, а может, только миг
где-нибудь в зеленой леваде возле Днепра. Маркерий исчез, осталось сладкое
воспоминание и сладкий плод - сын Маркерий. А уж Положай явился, только
чтобы прикрыть своим отцовством чужого ребенка. Человек он мягкий, ему
было все равно.
Где была правда, где выдумка - никто не ведал. С одной стороны,
полнейшее безразличие Положая ко всем историям Лепетуньи, даже к
стремлению отнять у него отцовство его собственного сына (в чем Положай
был твердо убежден), а с другой стороны - сама Лепетунья, с ее
легкомысленными бесконечными рассказами, которые стали одним из
мостищанских обычаев и без которых мостищане чувствовали бы себя точно так
же неуверенно, как без сторожевых башен перед мостом, без Воеводы
Мостовика, как без моста, наконец, хотя последнее предположение из-за
своей невероятности не приходило в голову самым смелым умам, даже Шьо не
мог представить Мостище без моста, хотя, верный своей привычке, чье-либо
напоминание о мосте встречал так же, как и все остальные:
- Шьо-о? Мост? Да на кой леший он нужен!
Можно предположить, как отнесся Шьо к очередной истории Лепетуньи,
когда услышал после всего рассказанного ею еще и про отрока Маркерия,
красавца гусляра, княжьего любимчика, вероятного отца... Полежаева сына.
- Шьо-о? - воскликнул он по привычке. - Какой отрок? Да на кой леший
он тут сдался, ежели имеем стольких мостищанских мужчин!
Нелишним будет напомнить, что выдумка Лепетуньи про отрока-гусляра
Маркерия родилась не сразу после появления у нее сына и не до того, а лишь
спустя несколько лет, если же точнее сказать - то после битвы на далекой и
неведомой дотоле речке Калке в половецких степях.
Новая беда надвигалась на землю Русскую. Летописец, будучи не в силах
сдержать дрожь в руке, горько сетовал под знаком лета шесть тысяч семьсот