"Павел Загребельный. Первомост (Исторический роман о Киевской Руси) [И]" - читать интересную книгу автора

непревзойденностью. Потомки унаследовали мост и место возле него. Дерево
цепляется за землю, врастает в нее и вырастает из нее. Человеку хочется
двигаться, перемещаться с места на место, странствовать следом за птицами,
или за водами, или за ветрами. Но если разобраться, то в суете их лишь
видимость свободы. Стой на своем месте и делай свое дело как следует - это
и есть самая лучшая свобода. В самом деле, куда идти? Всюду одно и то же
или ничего. Зато здесь есть мост, поставленный твоими предками, а больше
нигде его нет. Так не лучше ли ради этого немного даже потерпеть, если
придется?
Оставаться на месте - значит согласиться со всем хорошим и плохим, со
всеми условиями, хотя они могут быть и невыносимыми. Место держит человека
счастьем, но и несчастьем тоже. Нужно уметь лишь увидеть высшую цель
отведенного тебе места.
Высшей же целью для мостищан, хотя это прозвучит неожиданно, было
движение.
Да и в самом деле.
Если бы мост просто соединял два противоположных берега, создавая еще
одну неподвижность между их извечным покоем, он не выполнял бы своего
назначения, - назначение же его было: движение. Движение непрерывное,
повседневное, ежечасное, в любое время года и при любой погоде, движение
беспричинное, самодовлеющее, целесообразность этого великого сооружения,
его важность и необходимость оправдывались бы даже в том случае, если бы
по мосту от берега к берегу проходил всего лишь один человек, либо
пробегал один пес, либо просто проносился ветер, гоня по дощатому настилу
сухое былье. А еще: своим постоянно поддерживаемым движением мост входил в
союз с рекою, которая текла под ним в миллионнолетнем устремлении в
дальнюю даль, оставляя берега изнывать в тяжелой неподвижности; река тоже
служила как бы мостом для всей земли, мостом, в котором вода была
носителем движения, а берега - его концами, его ограничением, его смертью,
наконец.
Яростно билась река против упорной ограниченности берегов, даже
зимой, когда морозы заковывали ее в белый лед, прорывалась она сквозь лед
то тут, то там, мощно вздыхала сквозь продушины, выкатывала в мороз теплые
волны своего дыхания, а уж весной, словно бы в возмещение утраченного
зимою, разливалась необозримо, врывалась в берега, дробила их, смывала,
разрушала, уничтожала все, что попадалось на ее пути, и тогда плыли в
безумном бурлении вырванные с корнем деревья, остатки разрушенных хижин,
обломки деревянной домашней утвари, опрокинутые челны, разбитые купеческие
насады, остатки стогов сена, вороха соломы, а между этими остатками бывшей
человеческой жизни тяжело покачивались в коричневой воде вчерашние
владельцы всего живущего, и человеку, прикованному подобно мостищанам
навсегда к реке, прежде всего запоминались именно эти утопленники, не
замечал он ничего, кроме них, всматриваясь в каждого, и каждый казался
непохожим на предыдущего так, словно бы мертвые еще больше различались
между собою, чем живые. Одни утопленники плыли с вздувшимися животами и
торчащими из воды подбородками, в каком-то пренебрежении ко всему, что не
разделяло их участи, другие стыдливо прятались в волнах, выставляя наверх
лишь лица, с непередаваемым упреком смотрели на мир остекленевшими
глазами; третьи и вовсе таились под водой, проскальзывали у самой
поверхности, равнодушные ко всему, что происходит где-то за водной