"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

тестем. Почти так же, как вот с профессором Кострицей. Какая-то мистика. В
этом жестком кострицинском: "А что это такое?" - Твердохлебу послышалось
тестево пренебрежительно-поучительное: "Справедливость - это термин скорее
эмоциональный, моралистический и риторический, нежели научно полезный. Как
концепция справедливость вызывает раздражение у многих законодателей и
ученых, потому что не каждая ситуация ее требует". - "Зато моя работа
требует справедливости на каждом шагу! - выкрикивал Твердохлеб. - И какое
мне дело, что ученые не умеют сформулировать это понятие?" - "Когда
издательство "Энциклопедия Британика", - не слушал его
Ольжич-Предславский, - в своей серии "Великие идеи" попыталось
сформулировать понятие справедливости, то ему пришлось приводить в пример
более тысячи определений, и ни одно из них не могло удовлетворить научный
мир. Никто не сказал лучше древних греков: справедливость - это
сдерживание силы мудростью. Но в государстве мудрость, как правило, на
стороне силы, они нераздельны. Тогда кто же кого в состоянии сдержать?"
Для тестя Твердохлеб умел найти слова, которые хотя и не доказывали ничего
заядлому теоретику, зато могли хоть подразнить его. Он говорил спокойно:
"Не знаю, как там с учеными определениями, а для меня справедливость -
вещь настолько реальная, что часто кажется: мог бы прикоснуться к ней
рукой".
Но для Кострицы таких слов недостаточно. Поэтому Твердохлеб сказал другое:
- Для меня самая большая несправедливость, если я живу, а кто-то рядом со
мной умирает, хотя тоже должен бы жить.
- Это трогательно! - прыснул профессор. - Если бы я был моложе, то мог бы
заплакать. Но пора плачей для меня уже прошла - не догонишь никакими
вороными. Посему я скажу: власть над жизнью и смертью - и у врача, и у
судьи. У врача по праву небесному, а у судьи? Мы спасаем людей, а вы их
преследуете, не даете спокойно пройти свой земной круг. И это
справедливость?
- Мы ищем истину, - спокойно посмотрел на Кострицу Твердохлеб.
Профессор даже подпрыгнул от этих слов.
- Какая скромность! - воскликнул он, покатившись по кабинету. - Какая
скромность! Они ищут истину! А кто ее не ищет? Может, не ищут ее мудрецы,
государственные деятели, ученые, писатели, влюбленные?
- Согласен, - кивнул Твердохлеб. - Ищут. Но у судей это профессия,
призвание и самое высокое назначение. Мы стоим и на стороне государства, и
на стороне отдельной личности, следовательно, на стороне истины, которая
является законом. Истина для нас является законом, а закон есть наша
истина.
- Черт побери, у вас необыкновенно высокие полномочия, - пробормотал
профессор, - вы государственная элита, вы судейская интеллигенция,
прямосудие, а меня и интеллигентом не назовешь, ибо кто я? Акушер,
коновал, чернорабочий!
Твердохлеб подумал: а я кто? Дома ему кололи глаза, что он не интеллигент,
теперь упрекают, что не чернорабочий. Так кто же он?
Сочувствия он не имел нигде, здесь тоже не надеялся его найти, да и
подумать - от кого? От этого волосатого Котигорошка или от его красавицы с
треугольными глазами? Пустое дело.
- Полномочия - не вознаграждение и не привилегия, - спокойно и упрямо, как
всегда, когда натыкался на сопротивление или недоразумение, сказал