"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

Твердохлеб. - В этом мне с вами никогда не сравняться.
- Позвольте поинтересоваться - почему? - прищурил глаз профессор.
- Для общества я личность неприметная, вам же оно платит уважением,
званием, материальным достатком, славой.
- А почему бы не сказать так: я плачу обществу! - воскликнул Кострица. -
Заплатил своим происхождением, родом, плачу черной работой, нечеловеческим
терпением, способностями и неизмеримыми нечеловеческими страданиями. Ибо
именно я стал добровольно, уважаемый товарищ, добровольно на страже жизни
и смерти и радость жизни отдаю людям, а смерть и страдания принимаю на
себя, на свою старую душу, на свое измученное сердце, в котором все это
откладывается тяжкими зарубками. Можно ли это оплатить? Я кто - профессор?
И математик, который всю жизнь витает в заоблачностях абстракций, -
профессор. И материаловед Масляк, имеющий дело только с мертвой материей,
- профессор. Им даже платят больше, потому что у них государственные
заказы, у них и то и се, премии, прогрессивки, надбавки. А кто же заплатит
мне за душу, которую каждодневно ранят, да и чем заплатить? Вот прислали
вчера конверт. За три консультации по пять рублей, всего - пятнадцать. А
за каждой консультацией десятилетия моего опыта, вся моя жизнь, самое же
главное - жизнь больного. И такая цена? Капиталисты и те догадались, что
врачам никакие деньги не возместят того, что они теряют ежесекундно.
У Твердохлеба зачесался язык, чтобы напомнить Кострице, что в том
капитализме он вряд ли стал бы профессором, что там, собственно, только
деньги, а тут для тебя вся земля огромная. Однако своевременно
спохватился. Сказал другое:
- Тогда нужно принять закон об особой оплате врачебного труда. Я же
охраняю закон существующий. Мы получили жалобу. В вашей клинике умерла
жена доктора наук Масляка.
- Смерть не выбирает, - став за свой стол, наклонил голову Кострица, и
Твердохлеб увидел, какой, он старый, и понял, что гадкое подозрение
относительно личных отношений между Кострицей и ассистенткой, подозрение,
которое холодной змеей пыталось угнездиться у него под сердцем, должно
быть раздавлено беспощадно и отброшено прочь еще беспощаднее. - Врач -
первый виновник смерти, он и первая ее жертва среди живых. Кто уже только
не проверял меня! Если бы всех проверяльщиков мы заставили трудиться
продуктивно, то жилось бы намного лучше. А так пустят они нас с котомками.
Хотя кому я это говорю?
- Как это ни печально, но я тоже проверяю. Предварительная проверка, -
объяснил Твердохлеб спокойно. До сих пор он имел дело с директорами,
управляющими, председателями и начальниками - все эти ситуационные
порождения появляются и исчезают, как тучи в небе. А профессор - это
постепенное восхождение на невидимую вершину, где он остается пожизненно.
Профессор же медицины - это не просто вершина, а вершина добра. Если бы
разложить все должности так, чтобы каждый, кто их занимает, мог сказать,
чем именно и сколько на этой должности можно сделать добра и сколько
натворить зла...
- Конечно, я не медик, - вздохнул Твердохлеб. - Вы можете смеяться сколько
угодно, но обещаю вам, что засяду за медицину и проявлю максимум
объективности. А теперь разрешите мне уйти.
- Идите, - немного удивленно взглянул Кострица на странного представителя
"прямосудия".