"Павло Загребельный. Диво " - читать интересную книгу автораиз быстрого наслоения вот таких медленных витков в конечном счете все же
получалось восходящее движение, то для людей, особенно в ночное время, это казалось бессмысленным блужданием в поисках неведомо чего. Дважды обгоняли их такси, полные пассажиров. Потом в полоске света, которую бросал на шоссе фонарь, они увидели далеко впереди парочку. Стояли посреди шоссе, в самом освещенном месте, и целовались. Что это - быстропроходящее курортное увлечение или, быть может, настоящая любовь, которая не хочет ждать, не понимает, где светло, где темно, а то, возможно, просто они совсем еще юные и решили вот так пересчитать своими поцелуями все следы фонарей на ночном шоссе в будут идти в горы до самого утра, потому что для таких дорога никогда не кончается. И он, Отава, тоже мог выдумать нечто подобное, например, целовать Таисию на каждом новом изгибе дороги, целовать ее лукавые уста и молчать, молчать. Он всегда боялся женщин из-за их разговорчивости. Их нужно было заговаривать почти до потери сознания - тогда они чувствовали себя счастливыми. Особенно страдали этим женщины интеллигентные. У них всегда было полно претензий к каждому новому знакомому, вообще ко всему миру, им чего-то хотелось, они непременно должны были залезть тебе в душу, выведать все твои мысли. Возможно, он был несправедлив, думая так о женщинах, но сложилось это издавна, и перебороть себя Отава не хотел и не мог. Когда проходили мимо парочки, застывшей в поцелуе, оба сделали вид, будто ничего не заметили, и дальше шли, как чужие, каждый по своей стороне шоссе, и молчали упрямо и непоколебимо, словно враги. - Простите, - первым не выдержал Отава, - я резкий, грубый человек. - Не беспокойтесь, - сказала Тая, - я тоже далеко не ангел. Если темноту, как последняя дурочка. Ни одна нормальная женщина никогда не побежала бы. Особенно из так называемых нежных, добрых, ласковых. Даже если бы вы бросились в море или под колеса машины... Но я начинаю набивать себе цену, а это уже совсем плохо... Лучше молчать. Скоро уже наш санаторий - и вы освободитесь от моего надоедливого общества... Но перед этим я хотела бы вам признаться... абсолютная бессмыслица, но... Знаете, у меня зоркий глаз... Даже сейчас, в темноте... Хотя темнота - это лишь для непосвященных, а для художников - это среда, где рождаются все краски от сочетания со светом... Видите, я уже начинаю читать вам лекции, отбивая ваш хлеб. - Я не читаю лекций, - сказал Отава. - Простите. Не знала... Так о чем я? Ага, о наблюдательности... Представьте себе: пока вы ходили в неглаженых, каких-то пожеванных штанах и старом свитере, а я тоже придерживалась вашего стиля и упрямо носила брюки и свитер, вызывая осуждение всех санаторных дам и респектабельных мужчин, но делала я это непроизвольно, мне казалось, что я не думаю о вас и не обращаю на вас никакого внимания. Но вот вы надеваете костюм, как все, белую сорочку и галстук и, как все, куда-то исчезаете по вечерам. И снова не знаю: любопытство или что это? Но мне захотелось узнать, куда и зачем вы исчезаете, хотя я поняла, что это совершеннейшая бессмыслица... А потом я увидела это ваше окно в кафе... И стала приходить к нему тогда, когда вас не было еще... Поймите меня: я художница... - Я вас понимаю, - сказал Отава, - понимаю, ведь я тоже почти художник... |
|
|