"Борис Зайцев. Звезда над Булонью" - читать интересную книгу автора

* Я всегда немного молюсь за вас! Каждый день!

И улыбается. Элли тоже о ней молится, о Маriе, у ней тоже une petite
priиre pour madame Brochet".*
______________
* "маленькая молитва за мадам Брошэ"


БАРДАДАХ

Две ужасных зимы. Как было холодно! В январе снег лежал три недели -
слыханное ли в Париже дело? Мы сопротивлялись.

419

Я топил кое-чем печурку, мы жили в одной комнате, я сидел над Данте, Элли
варила в ледяной кухне. Но мы держались на печурке. Без нее пропадать.
И вдруг внутренняя решетка ломается. Неловко уронил, старье развалилось.
Просто переломилось. Топить нельзя.
- Надо звать Бардадаха.
Бардадах живет не в пещере, но вроде, в лачуге, стучит, гремит молотком,
чинит, паяет. У него малый горн, как у Вулкана, но он не хромой и Венеры
нет. Он просто мьсе Грениэ, но для нас с Элли - Бардадах - в этом его миф.
Дома он не всегда. Его дикообразный облик часто видится на столь
некрасивейших улицах, у стоек бистро - самых последних.
Лишь ей ведомыми путями отыскивает его Элли. Бардадах появляется. Я
показываю ему сломанную решетку. Он издает сумрачный звук - понимать его
вообще трудно. На голове кепка времен Пуанкре, из под неё седоватые космы,
борода дика, нечесана, на щеках красные пятна - давние наслоения аперитивов.
И в конце концов это вроде притыкинского Климки, речь бессвязна, жизнь
убога. Но у Климки не было аперитивов. Климка проводил дни, убирая конюшню,
пропахивая огород, ругаясь с черной кухаркой - напивался редко: не на что
было часто, к сожалению.
Бардадах постоял, повертел решетку, унес в кузницу Вулкана. Из
отрывистых его рыков кое-что поняла Элли, но не я. Он ушел, я же просто
подчинился. И пришлось, несмотря на холод отворить окно - освежить воздух от
Бардадаха. Он носил с собой весь свой мир.
Вечером явился с решеткой, спаял ее. Поблагодарив златницами, я поднес
ему, в знак поощрения, стаканчик рому. Бардадах осклабился, мучительно
закатил назад голову, глотая, крякнул. дружественный союз был заключен. С
тех пор я осознал его. Бердадах вошел для меня в пейзаж местности, это
нехитрый малый дух ее. Я стал чаще замечать - не только лишь, когда из-за
поломки крана, печки приходилось его звать. Убогую фигуру в кепке, с красным
ногам, красными щеками, дикой шевелюрой нередко приходилось, видеть теперь
на перепутьях мест наших. Он всегда влекся куда-то, шаркая ногами,
устремлялся к новым берегам - новым починкам, новым кабакам. Встречая меня,
иногда издавал сочувственный звук. Вероятно в туманном мозгу восставал мой
ром. Как бы то ни было, благодаря Бардадаху мы не замерзли. Храню доброе о
нем воспоминание, как и о далеком тульском гражданине Климке, облике
убожества российского.