"Виталий Закруткин. Подсолнух (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

него в ту самую секунду, когда по травам зашуршал частый крупный град.
- Держишься?! - закричал Отец. - Держись, сынок, держись!
Распахнув полы плаща, он прикрыл ими подсолнух. Тяжелые градины гулко
стучали по мокрому плащу, скатывались на траву, прыгали по залитым водой
солонцовым западинам. Шершавая корзинка подсолнуха упиралась в шершавый,
небритый подбородок Отца. Старик стоял, слегка расставив руки, опустив
голову, стараясь не шевелиться, чтобы неловким движением не сломать тугую
корзинку подсолнуха, от которой тянулся слабый медовый запах.
Так Отец стоял долго. Он припомнил всю свою трудную, неласковую жизнь в
этой суровой степи, припомнил потери, которые дано было ему испытать, и
среди них последнюю, невозместимую, состарившую его потерю единственного
сына. Оп хотел представить себе, как выглядит братская могила, в которой
лежит вознесенный на неведомые Зееловские высоты любимый сын, и - сквозь
косую завесу редеющего града, сквозь лазоревые просветы в тучах, за
многоцветными вратами радуги - увидел эти недоступные, покрытые белым снегом
высоты, озаренные ровным, холодным сиянием вечного покоя.
Отец вспомнил, как приезжий солдат-фронтовик говорил ему, что
Зееловские высоты - никакие не высоты, что их вовсе и не заметишь. "Брехал,
конечно, - незлобиво подумал Отец, - раз люди прозвали их высотами, значит,
так оно и есть..."
Град прекратился. Темные тучи унеслись на восток. Солнце осветило
степь, и вся она, прохладная, свежая, засверкала мириадами дождевых капель.
Отец открыл подсолнух, отряхнул плащ, отступил на шаг, чтобы повернуться и
уйти, я вдруг почувствовал, что ему не хочется уходить. Уходить, однако,
надо было.
- Ну, бывай здоров! - сказал Отец.
Перекинув через руку тяжелый плащ, он зашагал по мокрому, поникшему
ковылю.
Степь ожила после грозы. Звенели вверху бесчисленные жаворонки, остро
пахли травы. Вдали, на востоке, погромыхивал затихающий гром.
Это была последняя радость степи, и люди знали об этом.
Днем и ночью на огромных степных просторах не прекращалась работа:
неумолчно стрекотали самоходные сенокосилки, гудели тракторы, по всем
направлениям ползли стогометатели. По ночам густую тьму разрезали лучи
прожекторов, тракторных фар, мелькали огоньки далеких костров. Совхозы
спешили заготовить сено, пока травы не погорели от жары.
Через неделю в степи, далеко одна от другой, замаячили высоченные
скирды сена. На скирдах, точно каменные изваяния, сидели, высматривали
добычу старые и молодые орлы.
И вот наконец пришло то неминуемое, что приходило в степь каждый год, -
испепеляющая засуха.
Вначале стало меняться небо. Оно оставалось таким же ясным и чистым, но
как будто линяло, теряя голубизну. Потом к бледному, линялому цвету неба
заметно прибавилась странная, с легкой прозеленью, желтизна.
Солнце жгло немилосердно. Едва поднявшись над горизонтом, оно обдавало
землю своим горячим дыханием, а к полудню степь превращалась в раскаленную
печь. От невыносимой жары никла каждая травинка. Звери рвали когтями сухую,
неподатливую землю, заваливались набок, тяжело дышали. На мягких кротовинах,
распластав бессильные крылья и разинув клювы, отлеживались стрепеты.
Все больше испарялись, все глубже уходили в землю скудные подпочвенные