"Сергей Залыгин. Санный путь" - читать интересную книгу автора

тот замолчал хотя бы на час-другой.
Колодезник не замолкал, а Иванов пытался не слушать его, восстанавливая
перед глазами только что минувшую дорогу: деревья и тени деревьев,
ярко-красную луну, санный след, еще что-нибудь, какие-то подробности пути.
Многочисленная семья, населявшая избу, спала крепким беспокойным сном,
детишки храпели на полу и на полатях, на печи без конца бормотал старческий
голос, жена колодезника, полуодетая, несколько раз вставала с кровати и, не
просыпаясь, не замечая приезжих, ничего не замечая и не слыша, что-то делала
с глиняной квашней, из одной посуды в другую переливала воду, а потом
ложилась, почти падала в кровать снова.
Так настал рассвет, и только что настал, хозяин вышел из своей избы,
запряг игреневую лошадку в разбитый коробок, усадил в него тоже разбитого
бессонной ночью Иванова, и они поехали по окрестным селам, чтобы заглядывать
в темные отверстия колодцев, подниматься по жиденьким и тоже темным
лестницам на водонапорные башни и говорить о том, как будут счастливы люди,
когда земля вокруг них покроется колодцами и водопроводами.
Уже на памяти Иванова жилая земля в основном покрылась ими, но что-то
незаметно было, чтобы люди стали счастливее, однако же всякий раз, когда
кто-нибудь говорил при нем о мечте, об одержимости мечтою, в сознании его
снова и снова возникал глуховатый колодезник и дорога, - зимняя и лунная,
-- которая привела его к нему.
Еще вспомнилась одна дорога - длинная-длинная, на почтовых лошадях, из
небольшого заполярного городка в большой, тоже северный город областного
значения. Это была даже не дорога, а совершенно обособленное от всей
остальной его жизни пространство, в котором он когда-то существовал. Не
имело никакого значения, когда это было - давно или недавно, каким он был
тогда человеком - юношей или уже пожилым отцом семейства, какими событиями
был в ту пору наполнен мир - тоже не имело значения, ведь все, что
проистекало тогда, проистекало из времени, он же находился в пространстве.
Когда в последний раз в жизни он станет вспоминать свою жизнь, он опять не
вспомнит времени этой дороги, а только километровые столбы и ее протяжение,
рассекаемое на части буранами и все-таки целое, с редкими пунктами почтовых
отделений, в которые он входил на оцепеневших ногах с задних дверей, со
стороны захламленных дворов и не убранных от снега деревянных крылечек,
входил, как чей-то груз, прописанный в почтовой накладной, в тесной компании
серых почтовых мешков под сургучными печатями...
Он и совсем не смог бы восстановить в памяти эту жизнь, понять ее и
как-то - плохо ли, хорошо ли - к ней отнестись, если бы она сама по себе
не позаботилась об этом - когда в один прекрасный и весенний день человек
улетел в космос, Иванов долго думал, откуда ему известно состояние первого в
мире космонавта, известна и та протяженность, в которой космонавт
существовал, и наконец понял: санный путь на почтовых дал ему это понятие.
Тогда это было для Иванова случайным движением, которое возникло только
потому, что начинал таять снег и самолеты не могли приземлиться на летное
поле небольшого полярного городка ни на лыжах, ни на колесах, а тягостный
перерыв между гулкими воздушными рейсами заполнили скрипучие санные
перегоны.
Со временем случайность этого пути исчезла, и тогда Иванов стал
воспринимать его как что-то совершенно необходимое для себя и своей
биографии, как что-то не заменимое ничем другим.