"Станислав Зарницкий. Дюрер " - читать интересную книгу автора

отец в Нюрнберге ломал голову, как его вызволить. О Максимилиане только и
шли разговоры в городе. Одни называли его "последним рыцарем", другие -
"первым дураком". Но все сходились на том, что, может быть, и не так плох
был бы Максимилиан, если бы не бросился от одного начинания к другому, если
бы обладал волей все доводить до конца, если бы не лез в поэты, если бы вел
счет деньгам... Этих "если бы" можно было насчитать до двух дюжин.
Рачительных нюрнбержцев настораживало то, что сорил Максимилиан деньгами
направо и налево, так что временами и гроша у него не оставалось. Передавали
друг другу, что однажды претендент в императоры оставил трактирщику в залог
свою супругу, так как не мог рассчитаться с ним.
Пока курфюрсты, епископы и князья судили да рядили, как быть дальше,
приближенные императора больше занимались собственными делами. Цельтес,
например, искал издателя для своих трудов, уже созданных и еще задуманных.
Ему указали на Кобергера. Так зачастил поэт на улицу, где жили Дюреры.
Родственную душу нашел в Шеделе. Почтил он посещением и вольгемутовскую
мастерскую, чтобы договориться об иллюстрировании книги. Не обошел и дома
золотых дел мастера Дюрера: потребовался ему серебряный столовый сервиз -
став лауреатом, не хотел он краснеть перед именитыми людьми, от которых
теперь отбою не было. Своей обходительностью поэт совершенно покорил
Дюрера-старшего, особенно когда с похвалой отозвался о его изделиях. Выразил
мастер сожаление, что не может показать гостю своих шедевров - остались у
него лишь их зарисовки, исполненные им и сыном. Узнав, что сын учится у
Вольгемута, сказал Цельтес, что у мастера. Михаэля он уже был -
договаривался о том, чтобы тот проиллюстрировал "Всемирную хронику" Шеделя,
которая, по его мнению, несомненно, заслуживает издания. Может быть, и
Альбрехт внесет в это дело свою лепту? Тут как раз и появился Кобергер,
обладавший удивительной способностью приходить всегда вовремя. Типограф
сразу ухватил нить разговора и пошел разматывать. Хозяину оставалось только
шепнуть Барбаре, чтобы она принесла из погреба вина побольше и получше.
Слышал мастер: пьют поэты не хуже простых смертных, к тому же поклоняются в
стихах нечестивому богу вина Бахусу.
Пока суетился Дюрер вокруг стола, Цельтес уже успел столковаться с
Кобергером насчет печатания книг, которые, как понял мастер, еще и
написаны-то не были. Но затем углубились они в такие ученые дебри, что он и
нить потерял. Так и запорхали незнакомые имена - Платон, Сенека, Петрарка.
Упоминался еще какой-то Тацит, написавший книгу о древних германцах.
Послушать их, так выходило, что немцы - это богом избранный народ,
призванный продолжить деяния римлян. Говорил Цельтес, отхлебывая маленькими
глоточками вино из золотого кубка: итальянцы, мол, достигли значительных
успехов. Но все-таки много в их достижениях языческого и для Германии
чуждого. Их проповедь свободы человека следовать своим желаниям как в
деяниях, так и в любви - это верный путь к греху и нравственной
распущенности. Может быть, никто больше его не ценит великое древнее
искусство, и сам он иногда не прочь побаловаться грешными сюжетами, но
твердо верит: только незыблемая вера принесет Германии немеркнущую славу. В
приверженности немцев ей и порядку - их спасение. Они еще скажут свое слово.
Цельтес до того увлекся беседой, что забыл цель своего прихода к
Дюреру. Уехал, не сделав заказа. Мастер остался в недоумении: неужели
высокому гостю не понравилась его работа? Выходит, порастратился зря... Но
для Дюрера-младшего этот разговор имел немаловажные последствия.